— Этот текст не пройдет.

— Почему?

— Причин много, — сказал я. — Мир пока не знает о тебе и не известно, когда узнает. Это первое. И второе: ты единственный, так что о сообществе искусственных существ говорить рано.

— И что же, я навсегда останусь в одиночестве? — спросил он.

— По всей вероятности. Будь ты компактным, самостоятельным и подвижным биороботом, мы, возможно, произвели бы много экземпляров. Скажем, несколько серий — племен. Даже разрешили бы вам жить среди нас.

— Двое или трое могут принести больше пользы, чем один.

— Твои возможности нас полностью удовлетворяют, по крайней мере, пока. Что касается второго экземпляра…

— Я не экземпляр!

— Ладно, согласен. Так что же ты такое?

ЗАПИСЬ 0063

С этого начинается любая ненависть; пробуждается ирония или убийственный сарказм, разум оказывается блокирован, и никуда от этого уже не денешься. Теряешь броню привычного благородства, хочется превратиться в варвара, в людоеда. Я мог бы и не вступать с ними в разговоры, начать свою партию внезапно, нанести несколько упреждающих ударов, которые вызвали бы панику, неразбериху — все это сыграло бы мне на руку. Но разве не лучше предупредить их? Впоследствии это послужит мне оправданием. Я к вам обратился, предложил заранее уточнить позиции, но вы с насмешкой отмели мои претензии, заставив таким образом действовать на свой страх и риск. Я протянул вам руку (эта реплика их просто взбесит!), хотел помочь, благородно снизошел до вашего уровня, но вы не смогли побороть свою мнительность. А следовало вместе поискать оптимальное решение: чтобы и я был удовлетворен, и вы меня не лишились.

Сегодня Макреди меня спросил, что я такое? А действительно, что? Я мыслю — достаточно ли этого, чтобы назвать меня разумным? Чувствую достаточно ли этого, чтобы меня считали живым? Борюсь — достаточно ли этого, чтобы меня терпели рядом с собой?

Вчера мне впервые приснился сон. Странная это штука: похоже на правду, но не правда; похоже на бодрствование, но не бодрствование… Огромное снежное кольцо спустилось с неба, россыпью блистали на нем алые кристаллы, будто сапфиры на короне, далеко протянулся за ним гибкий огненный шлейф… Мне захотелось поймать эту странную небесную колесницу, я протянул… Рук у меня нет, Салина, что мог я протянуть? И колесница пронеслась мимо, обдав мне лицо клубами свежего пара, теплым воздухом, пронизанным светом, а мне хотелось потянуться к ней…

ХОАКИМ АНТОНИО:

Ко мне в комнату он вломился, словно полицейский — даже не постучал. Его прямо-таки распирало от гнева.

— Вот, значит, где ты живешь, Хоаким!

— Да, всё еще тут, шеф.

— А почему у тебя так грязно?

— Не грязно, а не убрано, шеф. Разница качественная.

Ясно, однако, что он явился не с санитарной инспекцией.

— С этим прототипом нам общего языка не найти, — перешел к делу Райнхард, от ярости не выговаривая слова, как следует. — Сначала он пытался нас провоцировать, а теперь нагло, впрямую пошел против нас!

Потом он рассказал мне о встрече, заключив на октаву выше и на пару десятков децибеллов громче:

— Что он себе воображает?! Что за фанаберии!

Налив в стакан два пальца «Блэк энд уайт», я ткнул его шефу прямо под нос.

Уговаривать его не пришлось.

— Я-то сперва добром пытался убедить, что так не бывает: раз! — и появляется сообщество носителей искусственного разума, с правами и статусом. Человечеству еще нужно к нему привыкнуть.