Дженни неожиданно сильно и зло ущипнула его за плечо.

— Джен! Ой! — подпрыгнул он.

— Я сказала: повторяй. — Она не могла кричать, но ее голос был властным, ясно было, что она не потерпит никаких возражений. — Повторяй, или я ущипну тебя еще сильнее.

— Хорошо. — Бретт глубоко вздохнул и обреченной скороговоркой повторил слова Дженни. — Я, Бретт Мак-Кормик, признаю себя совершенно непричастным к тому, что сделала Кэй. Ну что, ты довольна?

— Очень хорошо. Осталось только сказать это таким тоном, чтобы я поверила в твою искренность.

— Ты будешь наконец отдыхать или нет? — взорвался потерявший терпение Бретт.

Дженни с трудом повернула голову и взглянула на него:

— Я уже назвала свое условие. Месть разъяренной женщины — жуткая штука, и не тебе обвинять себя в том, что Кэй, ослепленная любовью, решила убрать соперницу таким страшным способом. А вот я могла бы предвидеть поведение Кэй, поставив себя на ее место. Что бы, например, сделала я, если бы ты начал обращать внимание на какую-нибудь другую женщину? — Она хитро прищурилась.

— На какую еще другую?

— Бретт, хоть ты и писатель, но тупой. Я говорю чисто гипотетически.

Он захлопал глазами:

— Ну и что? Все равно у меня нет никакой другой женщины.

Дженни не выдержала и засмеялась, но черные круги тут же поплыли перед глазами, и ее лицо исказила гримаса боли.

— Знаю. Просто я хочу, чтобы ты перестал винить себя во всех неприятностях, случающихся со мной в последнее время.

Вот чертовщина! Бретт готов был поверить, что Дженни научилась читать его мысли.

— Ты знаешь, я постараюсь, но это будет непросто. — Он заметил, как легкая улыбка тронула ее губы. — Эта ночь подвела меня к одной мысли. Увидев, как над тобой взметнулись ножницы, я понял, что жизнь потеряет для меня всякий смысл, если тебя не будет рядом. И я очень надеюсь, что ты и есть та самая единственная женщина, которую я смог полюбить. Мне никто не нужен, кроме тебя. Ни одна женщина на свете. К сожалению, я понял это слишком поздно и не могу себе простить этой ошибки.

Дженни посмотрела в его темно-синие глаза. Какими словами объяснить Бретту, что эти глаза она полюбила раз и навсегда, очень давно, больше сотни лет назад?

— Бретт, ничего не поздно. У нас все будет хорошо, мой любимый.

Она устало закрыла глаза и уже через мгновение спала глубоким спокойным сном и во сне улыбалась. Бретт почувствовал, что он расслабляется и, кажется, даже начинает хотеть спать. Впервые за полтора месяца он обрел покой. Безопасность Дженни, лежащей здесь, рядом с ним, была столь очевидна, что только сейчас Бретт понял, насколько он устал в последнее время, и утомленно прилег рядом.

Ему показалось, что он закрыл глаза лишь на секунду, однако, проснувшись и взглянув на часы, Бретт убедился, что уже за полдень. Дженни безмятежно посапывала около него.

Бретт. Она осторожно провела тонкими пальцами по бархатистым нежным лепесткам. Господи, как же она любит его! Боль в груди, тяжело давящая повязка… Но они с Бреттом оба живы, и это главное. Может быть, в прошлом веке мир был добрей и спокойней, но и в нынешнем не так уж плохо.

Дженни пошевелилась, и Бретт сразу заметил ее пробуждение:

— С добрым утром! — приветствовал он.

— Я думаю, точнее — с добрым днем, — поправила она, поглядывая на часы.

— Для тебя сейчас утро. — Он показал ей стоящий на столике поднос.