– Вы меня обманули.

Лицо Нортона стало мятым, как грязная тряпка. Почему он придавал такое значение моим обвинениям? Не знаю точно. Может быть, это мешало ему наслаждаться решением дела Гарвея, которое он провел безупречно, осуществив идеальный, с точки зрения правосудия, маневр. А может быть, ему не хотелось, чтобы какой-то голос напоминал ему суть его ремесла.

Он снова сел. За внешним спокойствием было заметно плохо скрываемое недовольство. Нортон не на шутку оскорбился, и это вынуждало его ответить мне. Кресло обнимало его тело. Я не замечал этого раньше, но его конечности были невероятно длинными. Кисти его рук оказались за пределами подлокотников кресла, кончики пальцев утыкались в бархат. Подобная поза делала его похожим на фараона, который готовится вынести приговор. Он выдержал паузу и наконец заговорил:

– Истории любви, какими бы прекрасными они ни были, всегда создают сложности и множество проблем. И напротив, когда история любви идеальна, у нее есть одна проблема, только одна – это ложь.

Возможно, Нортон хотел, чтобы я прервал его и перевел разговор на другую тему. Но я этого не делал, потому что хотел вынудить его произнести свой приговор.

– Вы умны, талантливы и хорошо воспитаны, – продолжал он. – Ответьте мне, пожалуйста, чистосердечно на один вопрос, только на один.

Ему было нелегко сформулировать этот вопрос. Я был слишком молод и еще не знал, что победители обычно бывают благодушны. Мое молчание вынуждало его высказаться. В конце концов ему не оставалось ничего другого, как вцепиться пальцами в подлокотники кресла и выпалить мне в лицо:

– Скажите мне, господин Томсон: вы ни разу не засомневались в достоверности рассказа Гарвея? Вы на самом деле поверили во всю эту историю о подземных жителях и девушках с горячей кожей цвета молока? – Нортон в последний раз сложил из своих пальцев пирамидку, в вершину которой упирался его нос. – Вы верили в историю Гарвея потому, что хотели спасти его, или потому, что хотели написать роман? А главная героиня? Вы ее любите за те качества, о которых мы можем прочитать в книге? Или же книга получилась такой нежной, потому что вы мечтали любить такую женщину, как она?

Я не ответил. Не захотел отвечать. Или точнее: я захотел оставить эти вопросы без ответа. Могу сказать только, что прошло шестьдесят лет, а я до сих пор не нашел ответа на эти вопросы. Ответом на его вопрос, по сути дела, является эта книга.

Я захотел встать на ноги. Мне стоило большого труда удерживать равновесие, но я вел себя как боксер, который не хочет признать, что его нокаутировали. Нортон тоже поднялся. Он снова превратился в любезного хозяина, который провожает гостя до дверей. Держа руки в карманах, он спокойно и непринужденно спросил:

– Томми, разрешите задать вам один вопрос?

У меня не было сил отказать ему. Мне с большим трудом удалось определить, где находилась дверь, которая кружилась передо мной, словно танцуя.

– В «Пандоре в Конго» есть одна неясная деталь, – сказал он. – Я никогда не отваживался задать вам этот вопрос, потому что боялся, что вы уловите связь между этой книгой и историей Гарвея. Теперь уже, наверное, это не имеет значения. – Он нахмурил брови, что-то припоминая, покрутил пальцем в воздухе и спросил: – В чем состоит Теория Спор?

Я не помню больше ни одной реплики из этого ужасного диалога. Не помню даже, как вышел на улицу. Мне вспоминается только, что на пороге его квартиры мне пришла в голову одна мысль, которую я высказал вслух:

– Представьте себе, что все законы этого мира были бы написаны таким способом.