Память о том первом кратком мгновении, проведенном вместе, была даже сейчас источником лучистого света, который сиял внутри Морриса. Стоя рядом с ним, она переворачивала для него ноты, и не раз ее рука как бы случайно соприкасалась с его собственной…

Так это было, когда началось, и как, убеждал он себя, этим должно было закончиться. У этого не могло быть продолжения. Но ее лицо преследовало его в мечтах, как в воскресенье вечером, так и в последующие ночи оно не давала его мыслям покоя. В пятницу на той же неделе он позвонил ей в больницу. Смелый, безответственный ход. Короче говоря, он спросил ее, не мог бы он встретиться с ней в ближайшее время, – и это все. И так же просто она ответила:

– Да, конечно, можете, – слова, которые вновь и вновь эхом отдавались в его мозгу, словно радостный рефрен Серафима.

В последующие недели пугающая правда постепенно дошла до него: он сделает все возможное, чтобы эта женщина стала его собственностью. Это было не то, чтоб он затаил лютую злобу против Гарри Джозефса. Как бы он посмел? Просто – жгучая, иррациональная ревность, которую не могли успокоить ни слова Бренды, ни ее жалкие мольбы и уверения. Он желал Джозефсу исчезнуть с их пути – и, конечно, он должен это сделать сам! Но только недавно его разум осознал суровую реальность их положения. Он не только желал Джозефсу убраться с дороги: он будет положительно рад увидеть его мертвым.

– Вы долго еще пробудете здесь, сэр?

Это был сторож, и Моррис знал, что с ним лучше не спорить. К тому же было уже четверть пятого – Питер будет дома.

Обычный для вечера пятницы ужин из рыбы и жареного картофеля, обильно приправленных уксусом и томатным соусом, был закончен, они стояли рядом у раковины, отец мыл, сын вытирал посуду. Хотя Моррис долго думал о том, что собирался сказать, разговор ему предстоял нелегкий. Ему никогда раньше не приходилось говорить с сыном о вопросах, связанных с сексом; но теперь было совершенно ясно: он должен был сделать это сейчас. Он вспомнил с сокрушительной ясностью (ему было тогда всего восемь лет), как двоих мальчиков, живших по соседству, посетили сотрудники полиции, и как одного из местных священников доставили в суд, и там осудили и приговорили к тюремному наказанию. Ему вспомнились те новые слова, которые он узнал тогда, слова, которым его научили школьные товарищи, шептавшиеся по углам: скользкие слова, впивавшиеся в его юное сознание, выползая из какого-то отвратительного, наполненного рептилиями бассейна.

– Я думаю, мы можем позволить себе купить для тебя гоночный велосипед через пару месяцев.

– Действительно, папа?

– Но ты должен пообещать мне быть всегда осторожным…

Но Питер его едва слушал. Мысли мальчика мчались также быстро, как велосипед, отправившийся в рейс, его лицо сияло от радости…

– Прости, папа?

– Я спрашиваю, ты с нетерпением ждешь завтрашнюю поездку на пикник?

Питер кивнул, если честно, то ждал он без особого энтузиазма.

– Конечно, но ехать обратно будет довольно скучновато. Как и в прошлом году.

– Я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.

Еще обещать? Мальчик неуверенно нахмурился из-за серьезного тона, прозвучавшего в голосе отца, и обтер еще раз без всякой надобности полотенцем тарелку, предвидя некую взрослую информацию, конфиденциальную, и, возможно, для него нежелательную.

– Ты еще очень молод парень, знаешь ли. Ты, может быть, думаешь, что достаточно вырос, но тебе еще есть чему поучиться. Видишь ли, некоторые люди, которых ты встретишь в своей жизни, будут очень хорошими, а некоторые нет. Они могут казаться хорошими, но… но они не могут быть приятны каждому. Они несколько неадекватны.

– Мошенники, ты имеешь в виду?

– В некотором смысле они мошенники, да, но я говорю о людях, которые плохи изнутри.