И Самсон не увидел, как Захар поднял руку и наставил на него пистолет. Один за другим ударили выстрелы, и каждый раз Эдвин содрогался сам, словно пули попадали в него.

На лице Самсона застыла растерянная улыбка, ноги подогнулись, падая, он распахнул руки, точно готовясь обнять весь этот чертов мир, который оказался так несправедлив к нему, и в таком незащищенном положении принял последние пули.

Выпустив боезапас, Захарка не отвернулся, а пристально смотрел на Кулебакина. Эдвин поднял автомат, дистанция была убойная, прицел оптический, ловя в перекрестие прицела вихрастую макушку, которую он так любил гладить.

— Я сам! — шептал он.

Спустя 27 лет.

— Ну что, Захар, принесли тебе счастье твои фермеры? — спросил Кулебакин.

Ответить тот не мог по причине общей замотанности организма. Молодняк так привязал фермера, что тот мог шевелить разве что бровями.

— Много ты бед нам принес, — продолжал Кулебакин. — Скольких замечательных пацанов и девчат мы из — за тебя потеряли. Надо признать, нюх у тебя был потрясающий. Я давно за тобой охочусь. Жаль Оскар не дожил, тоже плюнул бы тебе в глаза. Что там мычишь? Хочешь что — то сказать напоследок? А нет у тебя такого права и не будет тебе последнего слова!

— Прошу пардону, но что вы собираетесь с ним делать? — встрял Межеедов.

— Предоставим няню лет 17 — ти и мягкую перину! Расстреляем конечно! — как о само собой разумеющемся заявил Кулебакин.

Алька с визгом повисла у него на руке, и пока ее оторвали, успела укусить. Демьян приставил пистолет к голове ребенка.

— Отставить! — прикрикнул Кулебакин.

Захар опрокинулся вместе с табуретом, к которому был прикручен, и одарил Кулебакина зверским взглядом. Таким же взглядом одарила и Алька. Стало видно, что это на самом деле отец и дочь.

— Ну и что прикажете с вами делать? — сокрушенно вздохнул Кулебакин.

— Надо лысого втихаря в расход пустить, чтоб малявка не видела! — высказал идею Герка, за что и поплатился, Алька извернулась и пнула его по яйкам.

— Мля! — Герка повалился как срубленный слон. — Малявку тоже надо расстрелять!

Молодняк зашумел.

— Это называется апория! — решил Кулебакин. — Как ни крути, безвыходное положение. И этого умного слова произошло неприятное слово «запор». Расстреляем одного из них, второй станет врагом навсегда. Кончать обоих? Отпустить? Они ферму приведут.

— Может их утопить? — спросил Герка и на всякий случай отодвинулся.

— Пускай сам Захар решает! — раздался голос.

Кулебакин аж вскинулся:

— Ну и какой мудак это предложил?

— Я! — признался Вершинин.

Кулебакин внимательно изучал его лицо.

— Меня интересует ход твоих мыслей, Палыч! — признался он. — И знаешь почему? Еще немного и я пойму, что за фуйню вы у себя там за Ла — Маншем сотворили. Как вас угораздило такого наворотить, что почти 100 лет разгребсти сами не можете.

— Но — но, полегче! — встрял Бекк, ему ненавязчиво сунули револьвер под нос, и он извинился. — Я просто так сказал!

— Откройте ему рот! — попросил Палыч.

— Думаешь, он прочтет тебе Есенина? — Кулебакин пошевелил кустарником бровей, получилось страшно.

— Пусть ответит на один вопрос. Хочет, чтобы его дочь осталась жива? Мы можем договориться и его отпустить!

Молодняк загалдел.