Это оказывается для отца очень неожиданным. Уйдя с головой в заботу о Владе, он перестал следить за новостями, особенно за новостями гей-порталов. А тут вдруг оказывается, что они с Владом уже давно настоящие герои первых полос. Их фотографии с завидной периодичностью появляются в интернете, быстро обрастают комментариями сочувствующих, а сбор денег на реабилитацию Влада продолжается теперь с новым рвением. И всех интересует, пойдет ли Андрей в составе русской колонны на берлинском гей-параде. Отец читает, кликает мышкой на материалы по теме, и мы чуть не лишаемся еще одного ноутбука. В конце концов, Андрей берет себя в руки, делает несколько глубоких вдохов, снова звонит этому главному редактору и сообщает, что даст интервью. Тот, кажется, готов все дела бросить и сейчас же связаться по Скайпу, но Андрей жестко обрывает его и говорит, что все разговоры завтра.

Это интервью — непростой шаг для Андрея. Состояние Влада он неохотно обсуждает даже с врачами и со мной, но, видимо, наступает момент, когда избегать разговора уже нельзя. Я знаю, как он не любит всех этих активистов, которые не раз обвиняли его в равнодушии и лицемерии. Я и сам их теперь терпеть не могу, потому что уж чего-чего, а равнодушия и лицемерия в моем отце не наблюдается. Я стою в дверях, облокотившись о косяк, и слушаю. Сначала этот редактор своим приятным слащавым голосом все пытается расспросить о Владе и об «их тяжелом пути к выздоровлению», Андрей отвечает односложно, чтобы тот особенно не разгулялся со своей журналисткой фантазией, а потом наступает момент истины.

— Что касается сбора денег, — объясняет Андрей, — мы никогда не просили ни о каких сборах и ни от кого ничего не получали. Более того, операции и реабилитация давно оплачены. Я благодарен всем неравнодушным, но на их месте я бы весьма настойчиво поинтересовался у организаторов данного проекта, куда пойдет собранная сумма. Явно не нам.

Всех этих активистов, из-за которых мы потеряли два отличных компа еще в России, отец вполне справедливо выставляет мошенниками. Потом ему приходится вынести, конечно, контратаку из личных вопросов и намеков на то, что, не участвуя в общественном движении, они с Владом поощряют преступную гомофобию в России и молчаливо потворствуют травле и убийствам.

— И все же вы будете настаивать на формулировке преступление на почве ненависти, когда вернетесь? — спрашивает редактор. — Вам не кажется, что за подобные нападения на гомосексуалов нужно назначать более суровое наказание…

— Чем за что? — перебивает Андрей. — Во-первых, давай говорить честно, никто не знает, из-за чего конкретно избили Влада. У него не было привычки ходить по улицам и сообщать первому встречному о своей ориентации. Во-вторых, ты так говоришь, как будто подобные нападения на натуралов происходят на почве исключительно любви, — редактор пытается вставить что-то, но Андрей уверенно продолжает. — Не думаю, что у избивающих гея ненависти намного больше, чем у тех, кто избивает натурала. Но я почти уверен, что такие нападения на гетеросексуальных мужчин происходят в разы чаще, чем на геев, даже в процентном соотношении. И если я, вернувшись в Россию, разобью лицо активисту Саше Дмитриеву, то не из-за внутренней гомофобии, а потому только, что он мудак и пидарас.