Как только полицейские ушли, рабочие принялись обсуждать это происшествие, а Батифоль тем временем невозмутимо укладывал рассыпанные опилки и медный лом обратно в шкатулку, не сумевшую сохранить вверенный ей секрет: Аттила не мог расстаться со своей привычкой к порядку.

Подчиненные взятого под стражу чеканщика, вопреки присущему им обычно недоверию, даже не заподозрили, что кто-то мог выдать их хозяина. И все же один из них, более наблюдательный, чем другие, перехватил несколько нежных взглядов, которыми обменивались хозяйка и Батифоль, а также заметил, что после ареста чеканщика у Аттилы появились замашки хозяина, и это показалось ему странным.

Однако парень был таким невзрачным, что вряд ли он был способен внушить какой-либо женщине чувство, хоть отдаленно похожее на любовь; ни один из тех, с кем наблюдательный рабочий поделился своими опасениями, не захотел поверить в такое чудо.

Будущее подтвердило его правоту. Спустя три месяца после смерти несчастного узника объявление о предстоящем бракосочетании вдовы и Батифоля было вывешено в мэрии девятого округа.

Это событие вызвало множество сплетней; кое-кто винил в случившемся гнусного Батифоля, погубившего своего хозяина с помощью хитроумных и коварных козней, — таким образом любовник жены отделался от мужа. Однако Батифоль не обращал внимания на людские толки. Не потратив ни гроша, он стал владельцем большого предприятия, и радость от неожиданной удачи заглушила в нем все прочие чувства.

Супруги Батифоль не испытывали ничего подобного угрызениям совести — столь глубокое и благородное чувство присуще лишь возвышенным душам.

Это также свидетельствует о том, что г-жа Батифоль вполне была под стать своему новому мужу.

Достигнув цели всех своих тайных помыслов, Батифоль снял с себя маску униженного страдальческого смирения; он значительно увеличил торговый оборот и при каждом удобном случае мстил тем, кто когда-то издевался над юным учеником, мстил в лице тех, кто теперь по воле случая и нужды оказался в его власти. Мы употребили слово «нужда», ибо вскоре мастерская Батифоля прослыла настоящей каторгой — сюда нанимались лишь те, кого голод пригонял к проклятым станкам и заставлял трудиться без передышки; однако голод — это грозный помощник, и тот, кто берет его в союзники, может и должен добиться своего.

Выжимая все соки из себе подобных, Аттила Батифоль не спешил ублажать себя лично, полагая, что еще рано приступать к осуществлению второй части своей программы. Чеканщик решил подождать, прежде чем предаваться удовольствиям, о каких он мечтал в детстве, пока его положение не станет достаточно основательным и устойчивым, не зависящим от превратностей судьбы, от которых не в состоянии обезопасить себя те, что занимаются коммерцией, сколь бы осмотрительными они ни были. Скупость, давно укоренившаяся в душе Батифоля, помогала ему без труда придерживаться принятого им решения, хотя ему и приходилось подчас обуздывать свои страсти (впрочем, у Аттилы были не страсти, а мимолетные желания).

Однако домашнее общение с г-жой Батифоль по выходным дням не было для него столь уж веселым времяпровождением, и после обстоятельных раздумий он решил развлечь себя рыбной ловлей с удочкой. Это развлечение сулило ему двойную выгоду: во-первых, позволяло скрыться на несколько часов от глаз супруги и, во-вторых, обещало быть не слишком разорительным удовольствием и всегда приносить больше доходов, чем затрат.

Таким образом, желание порыбачить привело Аттилу в Ла-Варенну; здесь, насаживая наживку на крючок и вытаскивая из воды пескарей, он заметил, что население одного из самых многолюдных парижских предместий все больше устремляется в эти края.

Уже давно, в ту пору, когда двадцатый округ нынешнего Парижа еще только строился, коммерческое чутье Батифоля подсказывало ему, что когда-нибудь земля там будет приносить миллионы; на свою беду, осторожный овернец не решился приобрести собственность, которая еще не скоро должна была принести прибыль.