Низко склонившись, он вытащил из складок одежды небольшую табличку с планом захоронения, и едва фараон всмотрелся в неё, как глина начала крошиться. Очень скоро на царской ладони лежала лишь горстка сухой пыли.

Повисла пауза. Однако, чувствуя, что разговор не окончен, Херихор обмахнул руку концом полосатого клафта и спросил:

— Ты хочешь сказать ещё что-то, достопочтимый Унамон?

— Да, о государь, — медленно кивнул жрец. — Только позволь мне вначале вспомнить о стародавнем. Это случилось ещё до твоего рождения… — Старик улыбнулся и на миг словно сбросил добрую полусотню лет. — Мои жрецы расчищали храмовое подземелье и наткнулись на тайник. В нём находился папирус столь древний, что они увидели не иератический курсив, а древние иероглифы Бау-Ра. Я прочёл их, и мне открылась тайна всех тайн. Речь шла о Старшем боге по имени Великий Змей и о его поисках осколков Камня Силы, некогда принадлежавшего ему, а затем разбитого самим лучезарным Ра… Года через два после этой находки, не иначе как по божественному соизволению, случилось невероятное. Люди достопочтенного Усернума, верховного жреца храма Гора и моего любимого ученика, поймали бесчестного воина, сбежавшего из армии фараона и промышлявшего разграблением гробниц. За хищение опоясок у мумий виновному полагалось оскопление и медленная смерть в песках. Однако на пальце его оказалось надето кольцо, увидев которое верховный жрец Усернум немедля приказал лишить вора головы, отрезать палец и, запечатав его своей печатью в шкатулку, отправить мне. Ибо в перстне этом была сокрыта тайна богов — в нем сиял осколок Камня Силы… Так вот, государь. — Унамон понизил и без того негромкий голос. — Я велел замуровать эту шкатулку в стену храма Рамзеса Великого. Если боги неба отвернулись от нас, может быть, Великий Змей придёт нам на помощь… А теперь позволь мне уйти, я устал.

Не давая заглянуть себе в глаза, Унамон припал к ногам царя и медленно двинулся прочь из зала. Глядя на его жалкую, согбенную, бессильную фигуру, Херихор печально прикрыл глаза. «Куда всё ушло? Где былое величие жречества? Где наша мудрость? О боги, смилуйтесь над Египтом…»

Брагин. Ураган

Отечество встретило Брагина влажной жарой едва не хуже таиландской. Вот что интересно — температура уж точно была градусов на десять пониже, чем в Бангкоке, но при сходной влажности воспринималась почему-то существенно драматичней. К моменту получения багажа и выхода из «зелёного коридора» с Брагина уже текло. Он отнёсся к этому философски. Не первый раз и не последний, и вообще, видали и не такое. Его куда больше заботило, как чувствовали себя в пластиковой корзинке нежные фрукты, закупленные на бангкокском уличном рынке. Ярко-розовый, с зеленоватыми «плавниками» дракон-фрут, чешуйчатое сметанное яблоко, плотные фиолетовые мангостины… и, конечно, знаменитый дуриан, упакованный в отдельный контейнер. Про себя Брагин считал, что слухи как о неземном вкусе, так и о богомерзкой вонючести этого плода были сильно преувеличены, но дал слово — держись, и он собирался уже часа через два выложить шипастого красавца Насте на стол.

Идя на парковку, где терпеливо дожидался «Хаммер», Брагин даже позволил себе поиграть с совершенно нереальной мыслью: а вот взять да свозить Настюху на берег ласкового океана, туда, где смуглые люди, застигнутые внезапным дождём, торопливо надевают мотоциклетные шлемы, потому что с пальм, растущих прямо на улицах, начинают сыпаться кокосы.