— Кто-то под нас копает, сука, четырьмя лапами роет. Вчера накрылись бабки из Смоленска, сегодня утром — из Ярославля. Если так и дальше пойдёт…
Он снова выругался, вытащил фляжку и вдруг — небывалое дело! — глянул Брагину в глаза:
— Будешь? Армянский, не какое-нибудь там… Даг-говно. Давай посошок на дорожку.
Глаза у него были страшные, мутные, потухшие, как у снулой рыбы. Если они зеркало души, то душа у лысого была уже давно мертва.
— Мне и так уже хорошо, я на промедоле, — отказался Брагин и вежливо кивнул. — Может, в другой раз… А за отношение рахмат.
Хотя на самом деле укол был ни при чём. Хрен его знает, что там в этой лысой башке, Москва, она бьёт с носка. Говорил в детстве батя — уж если пить, то только со своими.
— Ну как знаешь.
Лысый приложился, сунул флягу в карман и, как будто вспомнив что-то, глянул на часы. Тихо выругался, схватился за мобильник и на прощание — опять чудеса! — протянул руку:
— Бывай.
Часы у него были замечательные, не наши, стоимости офигенной. А вот ручонка — вялая и холодная, как лапа у цыплёнка на прилавке. Были такие синюшные, по рупь ноль пять, в застойные советские времена…
Зетх. Сомнения
Плавно опустившийся вечер был тих и в меру прохладен. Чужое жёлтое солнце — всего одно — уплывало за вершины холмов, дружно пробовали голоса птицы, от заросшего храмового пруда тянуло свежестью, лотосами и тиной. Природа замерла, не было ни ветерка, вокруг царило полное умиротворение.
Так же тихо, благостно и неспешно было и у Зетха на душе в этот вечер. Он сидел у некогда священной рукотворной лужи и задумчиво курил, поглядывая на поплавок, сработанный лично для него главным жрецом храма. Увы, сегодня поплавок был неподвижен… Зато имелось пиво, курительница, полная качественной тринопли, лепёшка с чесноком и добрая порция отличного ханумака. Зетх сидел неподвижно и вспоминал прошлое. Хорошее, плохое и даже совсем никакое — всё то, что было и ушло и уже никогда в этой жизни не вернётся. Отец и мать. Братец Узер, эта ошибка Творцов. И хитрая, но не подлая крыса Небетхет…
Все они теперь страшно далеко. Расстояние между ними было бы видно невооружённым глазом даже на карте Галактики. А Зетх был здесь один. На этой долбаной планете… «Нет. Это не планета дрянь, а сам я дурак и подлец, перебравший ханумака. Планета ни при чём. Её ещё не испохабила цивилизация, над ней не надругался прогресс, она цветёт себе и ни о чём даже не подозревает…»
Зетх вытащил удочку, глянул на поникшего червя и хмуро сдвинул брови.
«Ага, цветёт. А я должен её… И так, и сяк, и этак. Словно распоследнюю шлюху. И чего ради? — Он плюнул на червяка, не глядя закинул его обратно в воду и взялся за курительницу. — Ради триумфа Тёмной стороны во всей обитаемой Вселенной?.. Бред. Как и вся космополитика. Меня всегда интересовал только бизнес. Так что, ради денег?.. Опять нет, денег у меня по-прежнему столько, что до конца дней их не прожить. Бездари из безопасности и правопорядка совсем работать разучились. А может, я стремлюсь к удовольствию? Как, помнится, втирал Толстуну в следственном изоляторе?.. Чушь. Чего только ни наговоришь в камере пыток, чтобы убраться из неё побыстрее. Чего же мне сейчас на самом деле хочется? Уж точно ни власти, ни денег, ни глобальных экспериментов. Совсем наоборот. Тишины, спокойствия и… ещё дозу ханумака. А что касается этой планеты — по большому счёту мне и дела-то до неё нет. Ну, живут себе одичавшие, не помнящие, от кого произошли и откуда вышли… никого не трогают, сеют лён, полбу и ячмень… да и пусть бы жили как живётся. С луками и стрелами… Эволюция приведёт только к тому, что они возьмутся за лучемёты, а духовного совершенствования может и не произойти. |