Нет, не такого же. Просто другого. Я домашней жизни почти и не помнил, а опыт жизни уличной все-таки меня выручал. А если и нет – попробуй, поставь синяк на привычную морду уличного бойца, хоть бы и совсем еще пацана сопливого! Раньше кулак отобьешь. А этот мальчишка весь в синяках, хоть и постарше меня тогдашнего будет… из своих двенадцати лет он на улице провел навряд ли два… тело его еще помнит прежние пирожки… ох и скверно же… ох и измордуют его, если я прямо сейчас чего-то не сделаю… вот только чего?

    Потому что я, князь дома Шенно, я Младший Патриарх, я взрослый, я, боец Дайр Кинтар – я не мог поднять руку на это пацанье.

    Избиваемый мальчишка вскинул руки, защищая лицо – и я, будто бы уронив дорожную сумку с плеча и подымая ее, захлестнул его ноги ремнем сумки и дернул. Мальчишка рухнул, и руки его сами собой выставились вперед в попытке ухватиться за что ни попадя. За физиономии двух обидчиков. Когда тебя вот так со всего размаху хватают пятерней за лицо, поневоле заорешь и попытаешься отпрянуть. А если при этом врежешься спиной в дружка-товарища, да так, что тот наземь свалится, это ведь не твоя вина – так с чего он, поганец, тебе по уху заехал? Сам получи – а еще друг называется!

    Правда, не все драчуны так уж сразу передрались между собой. Кое-кто бросился на прежнюю жертву. Мальчишка только-только ухитрился встать – и я треснул его сумкой под коленки так, чтобы упал – а нападающий перекатился через него и боднул головой приятеля, слишком ретиво устремившегося ему на помощь. Приятель сложился пополам, и оба они покатились под ноги третьему.

    Мальчишка так и замер на коленях, уставясь на собственные руки. Он не понимал, что творится. Он не умел драться – но я умел. И я дрался им, дрался его телом, то швыряя его на противников, то отбрасывая в сторону, и никто не усомнился бы, что я здесь не при чем. Попал взрослый человек в мальчишескую драку и не чает, как и выбраться. Только и всего.

    Я не могу, я не должен их бить. Пусть этот парнишка вроде как бы сам отобьется. Чтобы накрепко памятно было. Чтобы озверевшее пацанье на всю жизнь запомнило, какой отпор можно получить от нищего хиляка. Чтобы вперед поостереглись бить того, кто покажется им беззащитным.

    А потом драка кончилась сама собой. Свора вновь превратилась в обычных мальчишек на побегушках. Они сидели на мостовой, охая и постанывая, а я стоял рядом с побледневшим от неожиданного чуда оборванцем и понимал, что я дурак.

    Да еще какой.

    Запомнить-то эти парни запомнят… но только в одном случае. Если мальчишку этого никогда больше не увидят во всю свою жизнь. Потому что иначе хоть один из них, рано или поздно, а захочет расквитаться. И тогда они его не то, что изобьют, а попросту убьют. В кровавую кашу стопчут. На клочки порвут. Насмерть. Не эти, так другие.

    Останься мальчишка в городе – и ему не жить.

    Нет, ну что я за дурак! Как я мог, как я только мог не подумать? Ведь сам на улице рос, на свалке – или позабыл? Короткая же у тебя память, мастер Дайр Кинтар.

    Мальчишка стоял рядом, хрипло переводя дыхание, и поглядывая на меня с опаской.