Пройти же им предстояло сквозь полчища очень агрессивных лабораторных крыс…

Ладно, подумал я, полчаса отдыха ребятам не повредят. Даже час… И я скомандовал привал, предупредив, что это не навсегда и спать лучше не заваливаться.

Вернулась разведка, доложив, что этаж чист. Их я тоже отправил отдыхать, а сам подсел к доку. Тот листал тетрадку — обычную ученическую, с голой Сандрой Юю на обложке.

— Никакой ясности, — сказал он, предупреждая вопрос. — Они сообразили, что что-то происходит, когда мозги уже начали закипать. Это, — он прошелестел листами тетрадки, — написано буквально на другом языке.

— На каком? Может, я знаю?

— Нет, формально это русский… Просто другая семантика, другой уровень смысловых связей…

— Типа как если подсунуть первоклашке Канта?

— Вы хорошо схватываете, Гудвин.

— Залог выживания… Что произошло с крысками? У них тоже выплеск гениальности?

— Подозреваю, что да. Непонятно только, почему крысы. С ними опыты не ставили, их держали для сыворотки.

— Сыворотки?

— Долго объяснять. Да и зачем это вам?

— Праздное любопытство, скорее всего… Ладно, не буду мешать. Если что, свистите.

— Свистну…

Я прошёл к ребятам. Они расположились в коридоре между двумя лабораториями, там, где была курилка. Только они понатаскали туда из жилого блока кресел и матрацев. Скиф чистил автомат, Лиса курила трубку, Люба хрумкал «кис-кис» — похожие видом на знаменитые ириски брикетики белково-глюкозного концентрата, — запивая их водой из фляжки. На вкус «кис-кис» кошмарные, говорят, их специально делают такими, чтобы не возникало соблазна погрызть от нечего делать — потому что четырёх-пяти кубиков хватает, чтобы обеспечить нормального бойца энергией в обычных условиях, а десяти — в экстремальных, на марш-броске там или в горах. Но Люба был не вполне нормальным бойцом…

Пусть жрёт, не жалко. До сих пор ему ничего плохого не делалось.

Фест валялся на матраце серым таким чучелком, он явно устал больше всех нас. Известно, что привычка даже к легальным, то есть особо чистым и якобы обезвреженным наркотикам выносливость снижает. А Фест, когда подрабатывал «тележкой», баловался и нелегальщиной, в том числе экстремальной — например, «скипом». «Скип» известен тем, что практикующие его ничего об ощущениях не рассказывают. Похоже, они действительно всё забывают. Что не мешает им вновь и вновь искать и покупать эти зелёные ампулы — которые в семьдесят раз дороже золота… А пока душа их странствует и скитается где-то не здесь, тела делают всё что угодно, и эта неопределённость, неизвестность, незнание того, куда ты вернёшься, — придаёт дополнительную остроту. Более того, многие утверждают, что до приёма препарата они жили в другой, немного, но всё же отличающейся от нашей, вселенной. Улицы назывались по-другому, в записных книжках список знакомых менялся, какие-то памятники появлялись или исчезали… ну и так далее.

Пай читал книжку. Спам просто маялся. В тюрьме ему надоело, но привычка к постоянному, двадцать четыре часа в сутки, насильственному общению с людьми, которых ты в других обстоятельствах к себе на пистолетный выстрел не подпустил бы, ещё не выветрилась. В тюрьме нельзя расслабляться, вот он и отвык от расслабления. Когда-нибудь привыкнет снова, но это будет не сегодня.

— Что читаешь? — спросил он Пая.

— Книжку, — ответил Пай.

— Покажи, — попросил Спам.

— Ты этих букв не знаешь, — сказал Пай и показал обложку: чёрную с алыми иероглифами.