Не обрекали ли вы лампочки на горение в одиночестве, задергивали ли вы шторы на ночь, вставляли ли вы хоть раз в жизни вилку в розетку просто так, чтобы ее порадовать.

Обмочились ли вы хоть раз в жизни прилюдно, и доставило ли это вам приятные ощущения.

Преследовало ли вас чувство, будто вы что-то забыли в поезде. Может, потому вы и курите — чтобы хлопать себя по карманам якобы в поисках сигарет?

Подслушивали ли ваши личные разговоры. Брызнули ли вы хоть раз в жизни кровью на зеркало. Во время полового акта — сожалели ли вы о том, что делаете.

Чувствовали ли вы отвращение при виде чего-то красивого.

Умер ли за вас Иисус Христос.

Хранили ли вы кусочки чужих тел — например, локоны.

Видели ли вы хоть раз в жизни беременную женщину, которая плыла бы на спине.

Я вся издергалась оттого, что ужасно хотела Стивена. Тем более, что он — на всякий случай — улегся на ночь со мной. Понимаете, мы оба пытались сообразить, какого еще вопроса недостает в списке, и хотели использовать время по максимуму.

А тут еще и на работе проблемы. Я думала о нем, меж тем как он лежал рядом, не приминая постели. Везет мне на таких, сказала я, холодные руки и ожог от веревки, но он что-то шептал во сне — и в итоге даже простыни раскинулись с довольным видом.

Оно конечно — его несказанной, невероятной красоты улыбка. А еще — тот факт, что он был благословлен, что в нем, казалось, пребывали все произнесенные и удержанные при себе благословения, например, благословение, в котором отказала мне моя мать, и то, в котором я отказала ей, хотя мы обе очень суеверны в подобных делах.

А еще благоговейный страх и прочий ужас-ужас-ужас — что под одеялом всегда ценно. Не говоря уже о непроизносимом, негласном и невыразимом — и все прямо у меня под боком, только руку протяни.

— Ты забываешь о целомудрии, мудрости и милосердии, — сказал он. — Эти свойства может иметь даже человек.

— Не-а, — ответила я и принялась к нему приставать с воплями: «А это, скажешь, целомудренно? Это, скажешь, мудро?» — и вообще вела себя отвратительно, как случается в таких ситуациях.

Он сказал, что нынче, насколько ему известно, нимфомания вышла из моды, но в его время она доставляла много забот родителям. Применялись различные методы, как с использованием обезболивающих, так и без, сказал он, и самым щадящим средством было повесить женщине на шею мешочек с порошковым нафталином. Так что он встал с постели и пошел искать «Антимоль».

Всю ночь он парил в шести футах над кроватью и плакал, и до списка мы так и не добрались.

К завтраку я уже знала, что хочу ему сказать. Я хотела сказать: «Делаешь вид, будто сам про это не думаешь, сукин ты сын, будто тебе не хочется согреть свои холодные руки в моем теплом паху. А насчет твоего последнего деяния перед смертью я вообще молчу».

— Я отпустил хлеб свой по водам, — сказал он.

Моя мать позвонила сообщить, что меня нет на работе.

— Ты не на работе, — сказала она. — У тебя все в порядке?

— Сегодня суббота, — сказала я. — А как ты?

— Замечательно, — ответила она, потому что мы обе врем одинаково. — Какие новости?

— Да в общем никаких, — ответила я (на кухне у меня ангел, тостер ломает), — а у тебя?

— Да здесь ничего нового. (Твой отец умирает, как, впрочем, и все мы).

И мы повесили трубки.

Стивен смотрел телевизор. Сидел на диване и смеялся. Когда начался прогноз погоды, он глянул на вид Земли со спутника и заявил: «Опять все наврали! Ха-ха-ха».