Вокруг,

         в поощренье

         жантильных манер,

         дорожки

         полны статуями —

         везде Аполлоны,

         а этих

         Венер

         безруких, —

         так целые уймы.

         А дальше —

         жилья

         для их Помпадурш —

         Большой Трианон

         и Маленький.

         Вот тут

         Помпадуршу

         водили под душ,

         вот тут

         помпадуршины спаленки.

         Смотрю на жизнь —

         ах, как не нова!

         Красивость —

         аж дух выматывает!

         Как будто

         влип

         в акварель Бенуа,

         к каким-то

         стишкам Ахматовой.

         Я все осмотрел,

         поощупал вещи.

         Из всей

         красотищи этой

         мне

         больше всего

         понравилась трещина

         на столике

         Антуанетты.

         В него

         штыка революции

         клин

         вогнали,

         пляша под распевку,

         когда

         санкюлоты

         поволокли

         на эшафот

         королевку.

         Смотрю,

         а все же —

                завидные видики!

         Сады завидные —

         в розах!

         Скорей бы

         культуру

         такой же выделки,

         но в новый,

         машинный розмах!

         В музеи

         вот эти

         лачуги б вымести!

         Сюда бы —

         стальной

         и стекольный

         рабочий дворец

         миллионной вместимости, —

         такой,

         чтоб и глазу больно.