|
.. Мале, как и все якобинцы, постоянно был готов к смерти, естественной или насильственной - это не так уж важно: “Если жизнь не удалась, человек погружается в смерть, как в летаргический сон, и, дождавшись в смерти лучших времен, он воскресает для новой жизни, которая будет лучше той, которую ранее он покинул..." Мысли филадельфов точнее выразил поэт Гете: “Кто жил достойно в свое время, тот и останется жить во все времена!" *** Поверим на слово Жозефу Фуше, писавшему, что вскоре любое упоминание о филадельфах приводило Наполеона в содрогание; император предполагал, что “эти люди имеют опасные разветвления в его армии”. Кажется, полковник Жак Уде сознательно не был удален им из армии, чтобы следы великого архонта не затерялись в гуще народа. Между тем тюрьма на улице Паве, где сидел генерал Мале, явно привлекала филадельфов. Что-то слишком часто стали они наезжать в Париж, пытаясь обмануть бдительность стражей. В сферу наблюдения Паскье тогда попали многие филадельфы, ищущие личных контактов с узником. Не ощущать наличия крепкой и мыслящей организации, связанной с именем Мале, было уже нельзя, но лицо Жозефа Фуше по-прежнему оставалось бесстрастным, как гипсовая маска. - Вы опять об этих фантазиях Сорби, - недовольно говорил он Паскье. - Но стоит ли придавать значение словам человека, который способен выдумать даже полет на Луну, только бы ему доставили сладкое блаженство личной свободы... В мае 1809 года генерал Мале видел из окошка камеры прачек, которые горевали у фонтана Биражу, сидя на кучах белья. Они оплакивали мужей, пропавших без вести в Испании, сыновей, убитых в излучинах Дуная... В эту яркую весну армия императора безнадежно застряла напротив Вены, в бессмысленной бойне под Эйслингеном полегло сразу тридцать тысяч французских юношей, а Наполеон в хвастливом бюллетене распорядился считать эту сомнительную битву своей победой. Но истина дошла до Парижа, гарнизоны роптали, в народе Франции появилась растерянность. В следующей битве, при Ваграме, император обласкал полковника Жака Уде своим высочайшим вниманием: - Полковник, отныне вы - мой бригадный генерал и подтвердите мужеством, что вы достойны этого высокого чина... Уде и его полк были брошены в самое пекло битвы, а генерал Уде был жестоко изранен выстрелами в спину - из засады! Великий архонт успел продиктовать пять предсмертных писем, одно из которых было адресовано генералу Мале... Тяжко было видеть тоскующих прачек у фонтана. - Не плачьте! - крикнул им Мале. - Скоро придет мир... Его схватили при попытке к бегству, когда в соборе Парижской богоматери готовились запеть благодарственный “Те Deum” в честь победы Наполеона над Австрией. Со взводом барабанщиков Мале хотел ворваться в собор, чтобы со священного алтаря провозгласить народу и всей Франции: - Император убит.., да здравствует Республика! Барабаны заглушили бы вопли отчаяния бонапартистов, а для легковерных парижан были заготовлены прокламации на бланках сената. Мале казалось, что французы устали приносить жертвы своему “Минотавру”, он сумеет увлечь гарнизон за собой, а сам Бонапарт уже не осмелится вернуться в Париж, отвергающий его ради мирной жизни... Паскье навестил министра Фуше. - Выходит, что Сорби был прав, - сказал он. - Генерал Мале имеет своих людей даже в сенате. Иначе откуда бы взялись эти официальные бланки, на которых напечатаны криминальные слова: “Бонапарта нет, долой корсиканца и его полицию, отворим все тюрьмы Франции настежь...” Что скажете вы теперь? - Мале.., спятил, - сказал ему Фуше. - Напротив, - возразил Паскье. |
