|
Граф Филипп Сегюр, слывший за первого остроумца во Франции, поспешил отшутиться за всех. - Сир, - улыбнулся он, легкомысленно шаркнув ногою, - всех безумцев Парижа знает один лишь доктор Дебюиссон!.. Наполеон был растерян, и это заметили все. - Генерал Мале, кажется, принял меня за генерала Бонапарта, у которого можно отнять дивизию, между тем он забыл, что я - император, а моя империя - не дивизия... Что ему было нужно, этому искателю приключений? - выкрикнул Наполеон. - Если мой скипетр, то он слишком тяжел для такого слабоумца! - Вы ошибаетесь, сир, - ответил старый грубиян Даву. - Таким людям, как генерал Мале, ваш скипетр не нужен. Они переломили бы его о свое колено, словно палку... Ночь в Дорогобуже была проведена неспокойно. Париж был отнят у него. И кем же? - республиканцем в обветшалом мундире, который бежал из больницы для умалишенных. "Где же предел моей власти и насколько она велика, если человек выбежал из бедлама - и столица могучей империи пала к его ногам?” Париж потускнел в его глазах. Правда, он еще не потерял своего очарования. Император испытывал к этому городу почти ревнивое чувство, как к любимой женщине, осквернившей себя в чересчур пылких объятиях другого... - Генерал Мале, - бредово шептал Наполеон, - кто бы мог подумать? Бригадный генерал Мале.., негодяй! Армия наконец-то дотащила свои ноги до Смоленска. Комендант города поначалу даже не хотел открывать ворота: в толпе прозябших и нищих калек он не сразу признал бренные остатки когда-то Великой армии, наводившей ужас на всю Европу. Смоленск был выжжен - как и Москва! Среди обгорелых развалин кучами валялись непогребенные трупы завоевателей, бродили толпы дезертиров и мародеров. (“Лица, закопченные дымом бивуаков, красные и свирепые глаза, всклокоченные волосы делали их всех похожими на преступников...”) Наполеон, опираясь на плечо Армана Коленкура, пешком поднялся по взгорью от Московской заставы до Новой площади в центре города, где для него была приготовлена квартира. Все четыре дня подряд он не покидал своего убежища, а тяжкие раздумья императора иногда прерывались вспышками самого дикого, самого необузданного гнева... Генерал Мале по-прежнему занимал его мысли! - Неужели вся моя власть покоилась на песке? - спрашивал он. - Неужели достаточно одного слабого толчка, чтобы все мое величие оказалось прахом? Мне думалось, что искры революции уже затоптаны. Но.., что скажут теперь в Европе? Отсюда, из Смоленска, император слал письма (которые лишь в 1907 году появились в русской печати) министру полиции Савари - герцогу Ровиго. Наполеон спрашивал, как могло случиться, что на целых три часа Париж был отдан во власть республиканцев? Каждое письмо к Савари император заключал словами: “За сим молю Бога оградить Вас своим святым покровом”. Удивительна фраза Наполеона из его смоленского письма от 11 ноября: “Господин герцог Ровиго, я желаю, чтобы все, что имеет отношение к делу Мале, было опубликовано... Это пустое дело, но убедить в этом публику можно лишь путем оглашения...” Коленкуру он сказал: - С этими французами, как и с женщинами, нельзя разлучаться на долгое время: они обязательно изменят... Наполеон все чаще возвращался в своих мыслях к Парижу, и в медвежьем захолустье Сморгони он покинул армию, устремившись во Францию. Сопутствовали ему, кроме Коленкура, польский офицер Вонсович и верный мамелюк Рустам. Забившись в глубину крытого возка. Наполеон бежал от армии тайно, неузнанный и таинственный. В дальнейшем же, если речь заходила о генерале Мале, император отзывался о нем с легким пренебрежением. |
