По левую руку от Марии Антуанетты сидела принцесса Элизабет, сестра казненного короля, и пятнадцатилетняя Мари Тереза, наследная принцесса.

Последняя взглянула на меня и побледнела.

Я собрала все остатки своего мужества и, не произнося ни слова, поставила поднос на стол. Мельком я заметила, как рука принцессы Элизабет скользнула к руке королевы и сжала ее.

Мария Антуанетта вздрогнула и подняла голову. Ее глаза взглянули прямо на меня.

Никогда в жизни я не переживала еще подобного момента. Погубить меня могло не то что слово или неожиданный возглас, но даже внезапная бледность или нечаянный жест, который показался бы комиссару подозрительным. Я могла понять состояние этих несчастных пленниц: проведя в заключении более полугода и видя вокруг себя только лица санкюлотов, вдруг встретить женщину, чье лицо так многое может обещать! К тому же здесь был маленький мальчик, который вообще ничего не понимал в том, что происходит вокруг, и который знал меня еще в Версале.

– Спокойно, – сказала вдруг Мария Антуанетта. – Мальчик мой, успокойтесь. Вам не пристало капризничать. Король не всегда должен говорить то, что ему хочется, не так ли?

Голубые глаза Шарля Луи обратились ко мне, и малыш тяжело вздохнул. Слова матери были ему ясны: она не хочет, чтобы он говорил, что знает меня. Ребенок рано стал проницательным… Опомнившись, я стала расставлять тарелки.

Завтрак заканчивался в гробовом молчании. Комиссар все так же сидел за стеклянной дверью, а в углу стоял гвардеец, при котором я не могла и словом перемолвиться с королевой. Королевская семья, надо сказать, вела себя отменно: волнение принцесс быстро прошло или, по крайней мере, было хорошо скрыто, что касается Марии Антуанетты, то она была само хладнокровие. Один только Людовик XVII поглядывал на меня с беспокойством и нетерпеливо дергал ногами.

Комиссар вдруг поднялся со стула и отворил стеклянную дверь.

– Тресетен! – обратился он к гвардейцу. – Может, пойдем покурим?

Гвардеец расцвел в улыбке.

– А что, это позволено, гражданин комиссар?

– А что тут сделается? Мы всего на пять минут. Я пришлю сюда Тизон.

Они ушли, и я, потрясенная этим, с мгновение не произносила ни слова. Поступок тюремщиков казался мне невероятным. Комиссар, которого приставили к королеве как сторожевого пса, оставляет ее наедине с новой служанкой! Может быть, это ловушка?

Тут я взглянула на королеву и увидела, что она делает мне какие-то знаки. Ее рука с салфеткой подносилась то к губам, то к шее, касалась щеки… Все это было чрезвычайно странно. Королева боится говорить вслух, это ясно, поэтому пользуется знаками. Но разве я могу их понять?

Внезапно мне почудилось что-то знакомое в ее движениях. Что-то далекое, полузабытое, версальское… Да это же так называемый язык веера, которым пользовались любовники, чтобы общаться друг с другом даже в присутствии мужа! Каждый знак обозначает определенные понятия… У Марии Антуанетты нет веера, и она довольствуется салфеткой!

Напрягая все свое внимание, я следила за движением рук королевы. Фразы складывались в предложения, каждую фразу она повторяла по нескольку раз…

«Я подозреваю, зачем вы здесь… если уж вы можете что-нибудь сделать для нашего спасения, то, ради Бога, берегитесь, чтобы вас никто не узнал… особенно та женщина, что наблюдает за нами в тюрьме…»

Та женщина! Гражданка Тизон! Следовательно, предчувствие меня не обмануло: ее действительно надо опасаться больше всего.