— Насколько мне известно, нет, — ответила Шина. — Боюсь, я не имею к нему отношения, я сирота, мои отец и мать утонули, когда я была совсем маленькой.

— Печальная история, — почти искренне посочувствовал Люсьен Мансфильд. — Я еще хочу вас спросить, — продолжал он, — кто ваш самый близкий родственник?

— У меня… у меня есть дядя, — ответила Шина после небольшой паузы. — Вам необходимо знать его имя?

— Боюсь, что да, на всякий случай, вдруг вы упадете с лестницы. Или попадете под машину, — настаивал полковник Мансфильд, его губы немного изогнулись.

— Ну, тогда действительно мне следует сообщить вам имя и адрес моего дяди. Правда, мы с ним очень редко виделись за прошедшие годы. — Шина почувствовала, как запылали ее щеки от этой лжи, но она следовала советам дяди Патрика.

— Не упоминай моего имени в Париже, — предупредил он ее. — Помни: я ирландец, истинный ирландец, благодарение богу. Будем надеяться, что никто этого не заподозрит, когда ты приступишь к работе.

— Заподозрят что? — спросила Шина. — О, дядя Патрик, объясни же, что все это значит. Почему я все должна буду скрывать? Скажи мне, чего ты опасаешься и зачем мы должны устраивать весь этот спектакль, когда мне было бы намного лучше остаться с тобой. Ведь в глубине души ты не хочешь, чтобы я уезжала, — взывала к нему Шина, но тщетно. Патрик О’Донован никогда не отвечал на прямо поставленный вопрос.

— Конечно, моя дорогая, — уговаривал он, — мне будет все время тебя не хватать, но чему быть, того не миновать. Держи свой язычок за зубами и не раскрывай свои карты.

— У меня нет никаких карт, — беспомощно сказала ему тогда Шина.

И сейчас она почувствовала, что хочет сказать то же самое этому молодому человеку с серьезным лицом, задающему ей вопросы, на которые почти невозможно было ответить. Если бы она могла сказать ему правду. Если бы только она могла сказать: «Я не гувернантка и никогда не была ею на самом деле. Я оказалась здесь по ложной рекомендации, и теперь, когда я увидела Париж, вам стоит лучше отправить меня назад».

И все же, несмотря на эти несерьезные мысли, приходящие ей в голову. Шина ни в коем случае не хотела отступать. Она увидела Париж, но этого слишком мало. Этот город уже успел околдовать ее. Она хотела большего. И она проговорила слишком быстро, чтобы можно было успеть записать.

— Моего дядю зовут Патрик О’Донован; его адрес: Фулхэм-роуд, 339, Лондон.

— Но на этот адрес мы писали вам? — удивился полковник Мансфильд.

— Да, дядя там не проживает. Письмо было бы переправлено, — на ходу сориентировалась Шина, поняв свою ошибку.

— В настоящее время ваш дядя живет в Англии или в Ирландии?

— Не имею ни малейшего представления, я не видела его несколько лет. — Шина чувствовала, что румянец на ее щеках разгорелся еще ярче, и склонила голову над дыркой, которую штопала.

Полковник Мансфильд что-то записал и затем спросил:

— Когда умер ваш муж?

— Два года назад или три, — ответила Шина, отчаянно пытаясь вспомнить, что говорил ей дядя Патрик по этому поводу.

— Простите, что беспокою вас этими вопросами, — продолжал полковник. — Но уверяю вас, они необходимы. Вы не будете возражать, если я спрошу вас, отчего он умер?

— Он… он погиб в автомобильной катастрофе.

— И чем он занимался?

Шина готова была закричать, так как вопросы следовали один за другим.