Дневное представление полностью сбило Рени с толку. Как она призналась Леону, ей не приходилось работать манекенщицей. Весь ее небольшой опыт ограничивался позированием перед фотокамерой, а это было совсем не то, что предстоящий живой показ. Одна из манекенщиц Леона, Селеста, грациозная темноволосая девушка, говорившая только по-французски, взглянула на Рени, пожала плечами и пробормотала: «Anglaise». В своей неприязни она дошла до того, что забрала аксессуары Рени, чтобы приспособить их к своим платьям, что было совершенно ни к чему, потому что ее собственные лежали рядом. Были еще четыре девушки; две из них сегодня представляли костюмы двух других домов моделей. Один из домов прислал сюда менеджера по продажам — некрасивую худую женщину, в облике которой, однако, угадывался неповторимый парижский шик. Эта женщина просто игнорировала Рени, чего нельзя было сказать о толстом лысом коротышке, который оказался главным дизайнером другого дома моделей. Рени заметила на себе его взгляд, когда он разговаривал с Леоном, — наверняка он интересовался, где тот раздобыл это неуклюжее создание. Действительно, речь тогда шла о ней, но он вовсе не иронизировал, а напротив, выражал свое восхищение.

Наконец представление завершилось, и у нее оставалось достаточно времени для того, чтобы собраться с мыслями перед вечерним показом. Рени отчаянно проклинала Аву, которая настояла на ее втором выходе. Если бы из Парижа сразу выслали другую манекенщицу, то Рени уже была бы свободна и смогла бы вернуться домой и успеть к условленной встрече с Барри. Вместо этого ей пришлось телеграфировать ему, что она задерживается, и сейчас он наверняка злится на нее.

Однако отдыхала она недолго. В дверь постучала мадам Ламартин и велела ей спуститься и надеть золотое парчовое платье. Рени понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, чего от нее хотят. Еще раз нарядив Рени в парчу, ее привели в номер миссис Мортон, американки, жены одного депутата. В пышной гостиной номера она увидела Леона. Миссис Мортон была очарована этим платьем, и Леон заверил ее, что для нее будет сшит второй экземпляр. Волосы американки были выкрашены в медный цвет, а глаза густо подведены черной тушью. Без сомнения, она вообразила, что будет смотреться в этом платье так же, как Рени; но поскольку она была лет на пятнадцать старше и весила фунтов на двадцать больше, то Рени показалось это маловероятным. Но платье стоило несколько сотен фунтов, и лесть Леона была понятной. Наконец назначили время примерки, которая должна была состояться в Париже, и Рени была отпущена.

Вечернее представление прошло более гладко. Она знала, что Билл с его камерами, предусмотрительно спрятавшись где-то среди пальм, работает вовсю. Ава, мурлыкая, как наевшаяся сливок кошка, сидела среди гостей. Леон в строгом фраке выглядел неотразимо, и хотя Рени старалась не смотреть в его сторону, она все время ощущала на себе его неотступный взгляд. В завершение показа все шесть девушек прошлись под слабые аплодисменты зрителей — и все закончилось. Гости разошлись в поисках ночных развлечений, которых в городе по случаю Пасхи было предостаточно.

Рени с легкой печалью смотрела, как они выходят из отеля. Было еще довольно рано, и ей бы не хотелось провести этот вечер в одиночестве в своем номере, но она не взяла с собой вечернего платья, да и Ава не собиралась никуда выходить. Билл, чьи слаксы и свитер совершенно не подходили к обстановке, криво ухмыльнулся.

— Если бы я знал, что мы ввяжемся в эту затею, то прихватил бы с собой шмотки получше. И можно было бы сходить в казино.