|
— Паша сразу заговорил по-деловому. — Не мог же снег совсем приглушить выстрелы. Промучился я день с лоточницами и пошел потолковать с бабусей, которая крутит музыку для катка. Сидит она в такой клетушке у главного входа. Я ее спрашиваю: "Вы какие пластинки ставите?" А она говорит: "Для катка негромкие, лирические или там классику. Я ведь инвалид, в войну в артиллерии была, так шума с меня хватит". "А программа?" — говорю. "Программу — это ты, милок, на телевидении спрашивай. А у меня пластинки в стопке. Как все до конца проиграю, так, значит, и домой пора". И достает свои пластинки. А они у нее все пронумерованы. Я начинаю с конца. Стрельба-то наверняка уже перед закрытием была. Номер пятнадцатый — "Лебединое озеро". Беру четырнадцатый. И что бы вы думали? Чайковский. Увертюра "Тысяча восемьсот двенадцатый год"! Пушки гремят, колокола бухают. А-а, вот какая у тебя инвалидность, думаю. Заслонил рот пластинкой и спрашиваю: "А как у вас с громкостью?" Так она меня не услышала. Глухая старушка-то.
3
В выходной день Аркадий с Зоей едут на дачу к своим друзьям Мише и Наташе Микоянам. "Дворники на ветровом стекле сгребают крупные плотные хлопья снега — последние в сезоне". Миша — друг детства Аркадия. "Вместе вступили в комсомол, служили в армии, пошли на юрфак МГУ". Но Миша стал адвокатом. "Официально защитник получает не больше судьи — рублей 200 в месяц". Но на неофициальный приварок с клиентов Миша обзавелся дачей, "Жигулями", рубиновым перстнем и прочими благами. Зоя согласилась поехать только в последнюю минуту, а на даче, когда все гости отправились на лыжную прогулку, осталась с Наташей, "которая все еще не оправилась после последнего аборта". В лесу Миша начинает учить Аркадия уму-разуму.
— Зоя все еще пилит тебя насчет партии? — спросил Миша. — Я и так в партии. Могу партбилет предъявить. — Ну-ну! Но что тебе стоило быть поактивней? Завел бы связи в райкоме. Не мудрено, что Зойка бесится. С твоей биографией тебе ведь следователем при ЦК быть. Ездил бы с ревизиями, стращал бы местных милицейских начальников. — Что-то не очень тянет. — А чего? Спецраспределитель. Поездки за границу. И дальше вверх пошел бы. Поговори-ка ты с Ямским. Он к тебе благоволит. — Да ну? — А помнишь дело Вискова? Даже в "Правде" писали, как Ямской на заседании Верховного суда доказал, что молодой рабочий Висков приговорен к пятнадцати годам необоснованно, что произошла судебная ошибка. А кто возобновил следствие? Не ты? Кто пригрозил Ямскому, что напишет в "Советскую юстицию"? Ямской видит, что тебя не перешибешь, меняет курс на сто восемьдесят градусов и становится героем дня. Он у тебя в долгу. И не исключено, что рад был бы полюбовно от тебя избавиться. — С каких это пор ты так близко познакомился с Ямским? — поинтересовался Аркадий. — Да так… Тут один клиент, сукин сын, я же его вытащил, накатал телегу, что переплатил мне лишнего. Ну да прокурор оказался на удивление понятливым. Мельком и тебя упомянули. Вот и все.
Впервые Аркадия шокировало корыстолюбие друга. Вернувшись на дачу, они не застают там Зои. Наташа объясняет, что она пошла к их новому соседу, Шмидту. Наташа, как женщина, на стороне Зои и объясняет Аркадию, что сам он Зою вовсе не любит, вовсе не заботится о ее счастье, не то что Шмидт. Аркадий отводит глаза и видит среди икон, которыми увешана стена, образ Богородицы, чье "византийское лицо и прямой взгляд" почему-то приводят ему на память Ирину Асанову. Зоя возвращается со Шмидтом. После ужина, за которым вино лилось рекой, Аркадий поднимается на второй этаж, чтобы лечь спать. |
