Елена открыла дверь. Ребенок лежал в плетеной колыбели, завернутый в легкое одеяло так, что открытым оставалось только его лицо. По краям колыбели, подобно горгульям[4], изогнулись три темно‑зеленые ящерицы. Увидев Елену, они подняли головы и с любопытством уставились на нее, но не убежали. При свете фонаря Елена увидела, что с их мордочек каплями стекает кровь. Мягко чирикая, одна из ящериц склонилась ниже над постелькой и резким движением головы оторвала от ребенка кусок мяса.

Елена, закричав, бросилась к ним, и ящерицы исчезли в темноте. Но даже не добежав до кроватки, Елена увидела, что произошло с лицом ребенка, и поняла, что он уже мертв. А ящерицы, чирикая и повизгивая, растворились в дождливой ночи, оставив лишь кровавые трехпалые следы, похожие на птичьи.

Искажение фактов

Позже, немного успокоившись, Елена решила не сообщать о нападении ящериц. Несмотря на кошмар, который ей пришлось увидеть, еще больше она боялась что ее обвинят в недосмотре за ребенком, поэтому сказала его матери, что ребенок умер от удушья, и в отчете, что она посылала в Сан‑Хосе, в качестве причины смерти обозначила СВДС – синдром внезапной детской смерти. Так было принято обозначать случаи смерти новорожденных, наступившей по неизвестной причине. Это было в порядке вещей, и ее сообщение не вызвало вопросов.

Лаборатория университета в Сан‑Хосе, в которой производился анализ слюны с руки Тины Боумен, сделала несколько достойных внимания открытий. В слюне, как и предполагалось, было выявлено большое количество серотонина. Но в протеинах слюны был обнаружен настоящий гигант с молекулярной массой 1 980 000 – один из крупнейших белков, известных науке. Биологическая активность все еще изучалась, но похоже было, что это нейротоксический яд, родственный яду кобры, но с более примитивной структурой.

Лаборатория также выявила следы гамма‑аминометионингидролазы. Поскольку этот фермент применяется в генной инженерии и не присущ обычным животным, лаборанты решили, что он принесен в лабораторию, и не упомянули о нем в телефонном разговоре с доктором Крузом, врачом из Пунтаренаса, направившим им эту слюну для анализа.

Фрагменты тела ящерицы лежали в морозильнике в Колумбийском университете, дожидаясь приезда доктора Симпсона, который должен был вернуться не раньше, чем через месяц. Все бы так и шло своим чередом, если бы в лабораторию тропических болезней не вошла однажды лаборантка Элис Левин. Увидев рисунок Тины Боумен, она воскликнула:

– Ой, чей это ребенок нарисовал динозавра?

– Кого? – переспросил Ричард Стоун, медленно поворачиваясь к ней.

– Динозавра. Разве нет? Мой ребенок постоянно их рисует.

– Это ящерица, – отозвался Стоун. – Из Коста‑Рики. Ее нарисовало одна девочка оттуда.

– Нет, – покачала головой Элис, – посмотрите внимательно. Это же совершенно ясно. Большая голова, длинная шея, стоит на задних лапах, толстый хвост. Это динозавр.

– Исключено. Она ростом только тридцать сантиметров.

– Ну и что? Тогда были и маленькие динозавры, – парировала Элис. – Поверьте, уж я знаю. Ведь у меня двое мальчишек, так что я в этом специалист. Самые маленькие динозавры были и еще меньше. Минизавры или что‑то в этом роде. Их названия невозможно запомнить. На это способны только десятилетние.

– Ты не понимаешь, – сказал Стоун, – это рисунок современного животного. Нам прислали его часть. Сейчас она лежит у нас в морозильнике. – С этими словами Стоун открыл морозильник и, достав оттуда пакет, вытряс его содержимое.