|
– О! Это даже не афоризм, это аксиома. Что Исаева не привез? – Ты же просил меня приехать одного. – По моему, ты доверяешь ему больше, чем себе. – Себе то я вообще не доверяю, я – растратчик по натуре. – Коля, как на исповеди: ты Исаева давно знаешь? – Я работал с ним у Колчака и шел от Омска до Харбина. – Ну а если мы его возьмем к себе? – Он не согласится. – Ты меня неверно понял. Что, если мы его заберем? – Причины? – У меня нет явных улик, у меня есть уверенность, построенная на интуиции. – Я не дам его в обиду, Кирилл. Не потому, что, как и всякий русский интеллигент, я не люблю жандармов, нет. Просто нельзя хватать людей по интуиции, это средневековье. – А если я дам компрометирующий материал? – Другой разговор. – Я жду ответа из Лондона и Ревеля… Но тогда я буду со щитом и припомню этот разговор. – Ты что – угрожаешь? – В некотором роде. – Господь с тобой, Кирилл, я уже пуганый, с тех пор ни хрена не боюсь. Сволочи, в кофе соли целую чайную ложку кладут. – Турецкий рецепт. – Ерунда, просто кофе зазеленелый, иначе он плесенью отдает. И поскольку я отношусь к тебе с симпатией, Кирилл, не советую зря рисковать: я то – бумагомаратель, я то – зерно, но Меркулов будет недоволен. Об этом я уж позабочусь. – Ах, вот так… – И не иначе. – Считаем, что этого разговора не было вовсе. – А его и не было, – улыбнулся Ванюшин и стал рисовать пальцем замысловатые узоры на запотевшем окне. Уже третий день шел дождь со снегом, океан казался коричневым, он был иссечен тонкими струйками, и если по вечерам, когда город затихал, подолгу слушать, начинался тоненький стеклянный перезвон – дождевые пузырьки лопались. САЛОН ВАГОН МЕРКУЛОВА Ванюшин сидел у стола, уставленного закусками и коньяками, и молча, неотрывно смотрел в угол. Меркулов младший полулежал на диване и тихонько мурлыкал старую колыбельную песню. – Мне порой в пыльных углах продолговатых комнат мерещатся рваные раны на человеческих лицах, – сказал Ванюшин. – Не могу в углы смотреть. Вы что нибудь видите там? – Вижу. Пыль. – Счастливый вы человек. – Совершенно справедливо изволили заметить. Без домыслов жить – таков главный секрет счастливого времяпрепровождения на планете. – Что вы считаете «домыслами»? – Многое. Обиду, сострадание, рассуждения о том, кто и как оценит деяние, жалость, наивные понятия о порядочности, – все это чудовищно нелепо и глупо. И главное, никому не нужно. – Вам надо проповедовать свою веру, – сказал Ванюшин. – Она очень рациональна, ее многие примут, особенно слабые и жалостливые люди. На кой черт вам политика? – А интересно. Признаюсь доверительно: мы все капельку дети, мы обожаем играть в цацки. Прямой провод, охранник во второй машине, ночные совещания с парламентским меньшинством, тосты на приемах, двусмысленности в беседах с послами… У меня иногда ладони чешутся от счастья. Мы с братом купцы, а торговля в нашей богом проклятой стране считается позором. Разве нет? Вы и старались в этом убедить мужика, вы, литераторы российские, правдолюбцы, которых победивший пролетариат, озверев, коленом под зад и к чертовой матери выгнал! А вот мы с братом, русские купцы, заправляем судьбами империи! Здорово, черт возьми! Я иногда ночью проснусь, себя щиплю, щиплю, все думаю – сон у меня затянулся, аж по спине озноб ползет – сейчас кончится. |
