|
Я поднялся и, чуть пошатываясь, обошел машину с тыла. Дым валил из отсека, застилая все вокруг непроницаемым белесым покрывалом. А секунду спустя верхний люк открылся и на землю, спиной ко мне, спрыгнул танкист, которого я тут же отоварил рукоятью пистолета. Охнув, противник как подкошенный рухнул на траву. Вынув из брюк ремень, я скрутил «фашисту» руки за спиной и отошел от танкетки – вдруг полезет кто-то еще. Так и случилось: открылся другой люк в палубной носовой части корпуса и наружу стал выбираться еще один субчик. Снова повторилась процедура с первым пленником, только этого я просто оглушил, ремней на всех не хватило. Перевернув на спину первого, я расстегнул на нем матерчатый кевларовый ремень с пластмассовыми пряжками и им спеленал мехвода, а это несомненно был он. Дым становился все гуще, но из «железного коня» больше никто не показался. Справедливо решив, что лучше отойти подальше от чадящей жестянки, и подхватив за шкирку первого пленника, я стал оттаскивать его к шоссе, где залег Михась. Со стороны дороги послышались радостные крики, ко мне спешили трое артельщиков: собственно Михась, Варенуха и самый наш младший охранник, Андрей. Быстро кивнув товарищам по несчастью, я указал им на чадящую машину и сквозь зубы проговорил: – Там возле левого борта еще один фриц лежит, тащите его сюда... Оставив пленного, я присел рядом на траву, впервые, как оказалось, за последние полчаса переводя дух. Еще раз посмотрев на окутанную плотным облаком медленно рассеивающегося дыма боевую машину, я только сейчас сообразил, что, несмотря на общее положение полной жопы, где-то мне очень сильно ворожит удача. Вместо обычной осколочной гранаты мне попалась под руку дымовая шашка. Брось я внутрь БМП настоящую гранату, вполне возможно, что сейчас я бы на травке не отдыхал. Как минимум опять словил бы контузию и осколочное ранение – боекомплект штука непредсказуемая. Мелкое везение на фоне крупных неприятностей всегда казалось мне насмешкой судьбы. Мир рухнул так обыденно и неотвратимо, что не осталось сил изумляться и горевать над утраченным благополучием. Прошло каких-то двадцать минут, а мне показалось, что минуло лет сто, так все было долго и... Страх только сейчас залез ко мне в сердце, стало ощутимо потряхивать. Оглянувшись, я понял, что нашему конвою пришел конец: все три фуры покорежены взрывами, грузовые отсеки издырявлены пулями и кое-где даже пробиты снарядами. Грузу хана, однозначно. И тут меня пробрал нервный смех, но я не дал ему выбраться наружу, задавил его кашлем. На плечо легла ладонь, пахнущая соляркой, это был Варенуха, в другой руке он держал короткий автомат, подобранный у иностранного покойника, а на голове браво сидел шлем в камуфляжном чехле с болтающимся ремешком. – Антон Вячеславыч, там еще один под танком хоронился. – Голос у единственного из оставшихся в живых водил дрожал от страха, глаза растерянно и с надеждой смотрели на меня. – Так я его монтировкой зашиб, мне за это ничего не будет? Подумать только! Человек только что убил врага, пришедшего в его страну с оружием в руках и чуть не поджарившего его самого. И все, что его волнует, это уголовная ответственность перед наверняка уже несуществующей властью, позволившей прийти этому самому врагу и попытаться убить этого законобоязненного пожилого трудягу. И что мне, тоже едва спасшемуся от такой же незавидной участи, ему ответить? Собрав остатки спокойствия, вдруг неожиданно нашедшиеся где-то в закоулках сознания, я как мог уверенно сказал: – Ничего не будет, дай только выбраться из этой передряги. Может, спасибо скажут или медаль какую сочинят. – Это... – Варенуха уже понял, что случилось, но остатки мирного сознания все еще не отпустили его здравый смысл на волю. – Это же типа самооборона была... – Нет, Виталий Семеныч. – Тут я даже подивился, как легко у меня выскакивают эти слова. – Это не самооборона. Это самая настоящая война. |
