Изменить размер шрифта - +

     В  одном  российском  городке  видел  я  на  воскреснике  выразительную
картину: современное,  стеклобетонное здание  института,  перед ним в модных
штанах,  в  красивых плащиках, с  навойлоченными  прическами, разукрашенные,
распомаженные девицы  мели  землю.  Как они ее, бедную,  мели! Каждая девица
старалась держать  метлу как можно брезгливей, манерней, то под мышкой, то в
одной  ручке, обтянутой замшевой перчаткою, то уж и вовсе как-то  неприлично
-- студентки изображали отстраненность  от  труда  и от земли,  им  казалось
постыдным, если подумают, что родители их и они сами только что вот покинули
село...
     В превосходной книге  Михаила  Домогацких "Джамбо,  Африка!" я  вычитал
страницы  о том, как в  многочисленном африканском  народе масаев происходит
то, что книжно именуется урбанизацией. Побывав в городе, поотиравшись там на
должности боя, рассыльного, паче того  -- на  службе,  иные  масаи  начинают
пренебрежительно  относиться к  своему  народу, не хотят  с ним  общаться  и
узнавать родных. Так ведь масаи-то лишь недавно из колониализма вышли, ведут
племенной, полудикий образ жизни. Зачем  же будущим-то учителям,  выросшим в
трудовых семьях, учившимся в трудовых школах, на трудовые копейки народа, не
чурающегося  ни  земляного,   ни   тягостного  ратного  дела,   уподобляться
полудикому племени?..
     Впрочем, что корить девушек с филфака -- они молоды, и им еще доведется
устыдиться своей  жеманности.  Но  вот  в  Быковке  гостил  у меня  довольно
известный писатель, что в книгах своих  и в  застолье не устает  распинаться
"за народ". Так вот этот самый  "народник" не стал пить из одного  стакана с
Паруней, погребовал, а я, хорошо его знающий, точно ведаю: Паруня чище его и
душой, и телом, м помыслами -- и оттого запретил ему бывать в моей избушке.
     Со  временем Паруня перешла со  свинофермы  на колхозный телятник,  где
работать ей было легче, есть у нее и своя изба -- крайняя в деревеньке, есть
коза, курицы, кошка и кривой на  один глаз кобелишка Тузик, который таскался
за хозяйкой по пятам и нещадно трепал за уши моего дураковатого пса Спирьку,
-- только он и был под силу Тузику. По интеллигентской воспитанности Спирька
не вступал в драку, лишь грозно рычал.
     Стоимость всего хозяйства Паруни где-то в пределах трехсот или  пятисот
рублей. В диалектике я не силен, политэкономию постичь  до глубин  так и  не
сумел. Когда учился на Высших литературных курсах, Ишутину Михаилу Ивановичу
-- преподавателю  политэкономии  --  говорил  на  экзамене  одно  и  то  же:
"Политэкономию знаю  на  двойку, а надо  тройку, чтоб получать стипендию  --
семья у меня". И преподаватель, добрая душа. за честное признание ставил мне
четверку. Но  даже при таком слабом  знании политэкономии я вот что маракую:
Паруня с детства  трудится,  производит материальные ценности: мясо, молоко,
дрова, сено, древесину, и мне хочется знать -- куда это все девается?
     Однажды я пережил  самое настоящее социальное потрясение. Еще утром был
в Быковке,  а вечером по срочному вызову -- в Москве, в гостинице "Украина",
устроился жить и пошел в  ресторан поужинать.
Быстрый переход