|
Парни-мужики и курящие девицы выкрикивали что-то хриплое, дикое, по-африкански "выразительно" вертели задами, закатывали глаза в экстазе танца, загнанные официанты разносили по столам еду, какой быковские женщины и в глаза не видывали, вина, какие они сроду не пивали. Сиял свет, гремела музыка, было дымно, чадно, взвинченно-весело. Перед моими же глазами неумолимое и трагичное стояло видение: войной надсаженная, полуразвалившаяся деревушка с темными окнами. Паруня ломит всю жизнь работу, производит продукцию, у нее огород есть, коза, куры и собака Тузик. Хорошо, коли продукт, ею произведенный, потребляют металлурги, шахтеры, рабочие и служащие, учителя, ученики и малые дети в детсадике, -- это все так и должно быть. Однако же часть труда и продукции, произведенной Парушей, попала и попадает этим вот "сливкам общества", этим краснобаям и пьяницам. А почему она, собственно, им попадает? Почему они не работают и жрут?! И что самое обидное, жрут слаще тех, кто работает... x x x С годами еще тяжелей сделалась походка Паруши. Часто она стала падать -- подводят простуженные ноги, но тело и вся она крепко, по-мужицки сбиты. И летом, разломавши суставы и потрескивающие кости, выходила она вместе со всеми быковскими жителями на закладку силоса -- заросли холмы в округе бурьяном, дурнотравьем, а по пойме реки -- пыреем, коси, сколь угодно, сколь душа просит. По девяти-двенадцати ям силоса закладывали. И любо-дорого смотреть, как, рассыпавшись по косолобкам, в цветастых кофтах, в широких, складками обхваченных юбках женщины неторопливо да податливо вели прокосы, исполняли мужицкую работу -- отбивали, точили литовки, прочищали сточные трубы из ям, лошадьми утрамбовывали сырую зеленую массу. Требовалось -- и к горну в кузнице становились. Глядишь, и бригадир- "руководитель" прибудет из соседней деревушки Катаева. "Руководить" в его понимании -- значит пушить всех грязнущими словами и, главное, вызнать, не косит ли какая-нибудь хозяйка на лесной притаенной кулиге "для себя", не таскает ли в вязанках сено ночами на поветь. Как вызнает, тут же понятого, такого же пьяницу, за бок -- и с "описью" в дом. Всех и все знал бригадир. Он здешний, "находить колхозное добро" умел хоть под землей -- сам ворюга. Точно шел, собачьим нюхом отыскивал сено. Заваленную старым тесом или жердями, откроет копешку и насупится: "Эт-то что такое?! Нарушаешь?!" Упрятанная на полатях в старой лагухе кисла, парилась брага на предмет помочи на покосе или починки бани. "Да захлебнися ты ею!" -- застонет, бывало, хозяйка-вдова, обольется слезами, угощая брагой начальство, чтоб только не описали. Не выдержал я как-то, сказал бригадиру: "Что ж ты лаешься так? Зачем утесняешь женщин-то? Им поклониться надо за труд и жизнь ихнюю. |
