Командир потер лоб, резко выдохнул, будто с глубины поднялся:

— Нам бы пару гранат. Да вот жаль, нету.

— Есть, — сказал Егорка. — В шлюпке, на корме, в рундуке. Две «лимонки».

— Золотой ты парень, — грустно похвалил его Командир. Будто сильно пожалев, что гранаты все-таки нашлись. — Тащи их сюда.

Трявога, выйдя от Командира, был сумрачен; карманы его оттягивали гранаты. Он прошел в кормовой торпедный отсек. И закрылся там. Боцман проводил его тревожным взглядом. А Штурман вдруг пошел по всем помещениям лодки. Бесцельно. Иногда останавливался в задумчивости. В центральном посту погладил ручки перископа, вздохнул. Дальше пошел. Будто прощался с кораблем.

А мы той же командой, но без Боцмана, а со старшиной, пошли на шлюпке занять пост наблюдения. Обогнули мыс, плотно прижались к берегу, сбросили якорек. Наломали веток и замаскировали шлюпку. Наблюдали повахтенно. Двое наблюдали, двое делали вид, что дремлют.

Конвой застыл на своем месте. Спали корабли. Только сторожевики, опасаясь подлодок, курсировали вдоль строя. Да появились два истребителя — барражировали в высоте.

В двадцать ноль-ноль вернулись в базу. Тьма сгустилась — еле лодку нашли. Поужинали. Собрались всем экипажем в кают-компании.

— Я принял решение и отдаю приказ, — сказал Командир.

Было и так очень тихо, а стало вообще беззвучно. Только постукивал на переборке хронометр. Отмерял нам то, что было, и то, чего уже никогда не будет.

— Приказываю атаковать вражеский конвой. Основные удары — по транспорту и головному кораблю. Одновременно произвести захват сторожевого катера.

Никто не дышал. Мирно постукивал хронометр. Как ходики в крестьянской избе. Когда все глубоко спят накануне сенокоса.

— Общий план операции: скрытно выходим на рубеж, одной торпедой с минимального расстояния атакуем транспорт, идем на сближение с флагманом…

— На таран, что ли? — не выдержал кто-то.

— Приблизительно. Шлюпка, ведомая на буксире, швартуется к сторожевику. Захват.

— А если он будет в недосягаемости?

Капитан помолчал, а потом, опять потерев лоб, ответил:

— Он будет в досягаемости. На шлюпке две группы: группа прикрытия и группа захвата. Группе прикрытия — обеспечить поражающий огонь из личного оружия, а также из пулемета, снятого с лодки. Группе захвата — особое внимание к посту управления и радиорубке.

— А потом?

— Потом принять с лодки раненых, Егорку и судовые документы. Да, и фото капитана 2-го ранга Курочкина.

— И гитару, — добавил Одесса-папа.

— И гитару, — согласно кивнул Командир. — Вопросы есть?

Вопросов не было.

— В ноль часов выходим в рейд. Экипажу отдыхать.

Мы перебрались в кубрик. Настроение было тревожное. Нет, мы не боялись смерти или гибели, мы боялись не выполнить задачу. И каждый из нас — я в этом до сих пор уверен — прикидывал для себя: как я буду воевать, чтобы не подвести товарищей, чтобы не сорвать операцию?

Одесса-папа завалился на койку, закинул ногу на ногу и, сказав: «Это еще не повод, чтобы отменять концерт», положил на грудь гитару, пробежал пальцами по струнам. А запел мужичок Трявога.

Как сейчас помню — тесный кубрик, низкий подволок, тусклый свет. И песня:

Душевно пел Трявога… Затихла гитара. Дозвучала последняя струна.

— Давай, Одесса, нашу, — сказал кто-то. — Родимую.

Одесса-папа почему-то встал, накинул гитарный шнур на шею.