Эти чуткие пальчики, которые берег весь экипаж, от постоянной работы с ключом обрели железную твердость — какая бывает у пианистов, скрипачей и радистов.
Схватка была яростной и короткой. Но беда все же случилась: немцу удалось разножкой — стульчик такой — ахнуть по рации. Теперь уж о ее восстановлении не приходилось и мечтать.
Радист в ярости так отметелил немца, что тому тоже пришлось долго «восстанавливаться». Выволок его на палубу.
— Шлепните его, ребята, и — за борт!
— Найн! — вдруг завопил немец и бросился на колени. — Найн!
Подошел Штурман, выслушал его лихорадочный лепет и доложил Командиру:
— Обещает, если ему сохранят жизнь, сообщить очень важные сведения.
— Выслушай его, — коротко распорядился Командир. — И — за борт!
Сведения действительно оказались крайне важными. Немец был не телеграфист, а диверсант. Катер, на котором он находился, шел к острову Медвежьему, на соединение с группой кораблей, в задачу которых входило нападение на нашу базу в Полярном. Немцы никак не хотели отказаться от ее захвата или уничтожения. Она у них была хуже бельма в глазу, хуже больного зуба. Потому что корабли, базирующиеся в Полярном, с каждым месяцем действовали все результативнее, наши подлодки и торпедные катера фактически блокировали коммуникации противника. Он нес все более ощутимые потери. И эти потери все сильнее сказывались на ведении боевых действий. Разгром базы освободил бы Баренцево море от наших сил, дал бы немцам возможность действовать более активно и безнаказанно.
Не скажу, чтобы наш Командир растерялся. Но задумался.
— А если немец брешет?
— А если нет?
— Меняем курс, — решительно приказал Командир. — Идем на Медвежий. Осмотримся на месте. Эх, если бы рация была!…
Да, чего уж проще. Сообщили бы в базу, а там немца хорошо бы встретили…
— Надо идти на захват корабля противника. Любой категории, любого типа. Лишь бы с рацией на борту.
— Что с фрицем делать? — напомнил Боцман. — За борт?
— Подожди. Может, еще пригодится. Запри его в гальюне.
Медвежий неподалеку был — миль сто, не больше. Но ветер нам не благоприятствовал. Штурман проложил курс «зигзагами», двумя длинными галсами.
— Как скоро будем на месте? — спросил его Командир.
Штурман взглянул на прокладку, посмотрел на лаг:
— Если ветер не переменится, то через сутки.
— А если переменится?
Штурман пожал плечами:
— Смотря на какой.
— Пошлите за немцем.
Боцман привел пленного. Вид у него был далеко не геройский. Лицо заплывало синяками. Штурман переводил вопросы Командира и ответы немца.
— Какими силами располагает десант?
— Это мне неизвестно.
— На какой срок назначена диверсия?
— Силы концентрируются по мере подхода задействованных кораблей. Дата и час не назначены. Видимо, боевые действия начнутся в момент формирования конвоя.
— Что предусмотрено?
— Блокировка вашего аэродрома воздушными силами. Разминирование подходов. Торпедная атака на рейдовые суда. Высадка десанта.
— Какими силами?
— Это мне неизвестно.
— Товарищ Командир, — от себя добавил Штурман, — если в конвое имеется транспорт, значит, десант — не менее полка.
— Это радует.
Часов десять мы шли на юго-запад, затем легли курсом на юго-восток.
— Слева по курсу, — сказал Штурман, — минное поле. Обходим с «зюйда».
— Минное поле? — переспросил Командир и чуть было не добавил: «Это радует». |