|
Ты сам сказал. Проговорился. Знаешь, как ты меня назвал, сам не заметив? Мой подсолнух. Помнишь? Я спросила, как ты понял, что любишь меня? Ты ответил, что влюбился с первого взгляда, а понял, увидев меня в платье с подсолнухами. Ты сказал, твоя жизнь после была точно во сне. Жарком, бесконечном, полуденном сне. И подсолнухи. Везде одни подсолнухи. Ты видел их во всем и всюду. В реальности и в сновидениях. Поля подсолнухов до самого горизонта. Других мужчин с охапкой подсолнухов. Меня в объятиях другого мужчины. Тебя распаляло до неистовства. До сумасшедшей, кровожадной ревности. Даже к отцу моему ревновал. Ты же сам это сказал. Под сумахом. У затопленного древнего города Баласагун. Помнишь? Ты же сам говорил, что был точно в бреду. Подсолнухи — как наваждение. Бесконечное, неизлечимое, горячечное. Ты спать не мог. Ни минуты. Сам сказал. Помнишь?
— Врешь, — не поверила я. — Тебя Люська науськала. Она так сказала. Ты рассмеялся горько и сладко. Ты сказал, что сам пришел. Пришел, чтобы вылечиться от наваждения или жить в нем. Ты сам это сказал. Разве нет? Так живи в нем! Чего ты хочешь? Ты всегда называл меня во время любви «Мой подсолнух». «Мое солнышко». Помнишь? Ты говорил, что боишься меня потерять, а сам уехал и потерял. Я умерла и воскресла для тебя. Ты же этого хотел? Разве нет? Что же ты хочешь? Скажи мне! Я хожу каждый день мимо тебя. Мы отводим взгляды в сторону. Разве так бывает у тех, кому все равно? Люди прячут глаза, чтобы в них нельзя было прочитать настоящую правду. Ты не хочешь, чтобы я узнала, что ты еще любишь меня? Или зачем ты прячешь глаза? Чтобы меня не добить? Знаешь, что самое страшное? Жить с человеком, который не любит тебя и которого любишь ты. Когда каждый день надеешься и каждый день разочаровываешься. Жаль, что ты обещал мне любовь. Может быть, мне было бы легче, если бы было наоборот. Лучше бы ты промолчал. Жизнь без любви теряет всякий смысл. Это знают все. Даже дети. Наша дочь давно поняла. Что мы с ней сделали? Что я наделала? Как я ненавижу себя! Проклятая! Если бы ты только позвал меня. Только намекнул. Сама бы пришла. Тоска… Такая тоска. Всю душу изъела. Все сердце сжевала. Плохо мне. Очень плохо. А тебе все равно. Это видно. Вижу каждый день. Хоть бы позвал меня… Все бы у нас получилось. У троих! Все! Больше никогда! Никогда не заговорю об этом! Душу свою травить? Охотников больше найдется. Ты первый! Все! Точка! Я увидела тебя этой ночью. Ты спал, забыв выключить свет. Я подкралась совсем неслышно, чтобы увидеть твое лицо. Чтобы вспомнить. У тебя между бровей залегла глубокая складка, а правая рука была сжата в кулак, будто даже во сне тебя мучили, не давая покоя. Мое сердце сжалось. Мне захотелось донельзя, чтобы ты был спокоен и счастлив. Всегда. Что мы с собой сделали? Как посмели? И все равно я знаю, ты со мной. Спаянный, слитый, сцепленный, приваренный намертво. Никуда нам друг от друга не деться. Судьба такая. Позови меня! Сама приду. Ноги буду целовать. Правда. Прости меня. Слышишь? Прости.
* * * Не знаю, чем живет моя дочь. Иногда я слышу обрывки ее разговоров. Я прислушиваюсь к ее словам. Мне не стыдно. Я имею право знать, чем живет моя дочь. Я мать. Этим все сказано. Мне страшно, что она взрослеет без меня. Ей почти тринадцать, у нее уже должны были быть месячные. Я помню, я ждала, что она позовет меня в первый раз, как я позвала свою мать. Я знала, что такое должно быть, но не поняла. Помню, я тогда удивилась, даже испугалась. А мама меня успокоила. Мягко, с юмором. Как она умеет. Ей это легко удается. Удавалось. Я не в нее. Но дочь обошлась без меня. Теперь я боюсь, все ли в порядке с ее здоровьем. Может, ей нужна помощь? — У тебя уже были месячные? — после долгих колебаний спросила я. — Не твое дело. — Я хочу тебе помочь. |
