— Он живой! — кричала я. — Ему больно! Живой!

— Я не мучаю, — жалко сказала моя дочь, и подбородок ее задрожал.

Она вдруг зарыдала. Взахлеб. Я протянула к ней руки, чтобы обнять. Разве котенок важнее плачущего ребенка? Она оттолкнула меня и убежала. Вся в слезах.

Я отдала котенка родителям, он до сих пор живет у них. Большой, здоровый, счастливый кот. Эрзац внука. Плацебо для тех, у кого нет подлинного счастья. Нет настоящей внучки.

Я думала, это забылось, прошло. Сама забыла. А теперь еще хуже. Во сто крат хуже! В кого мы превратили собственного ребенка? Кем стала наша дочь, живя с такими уродами?

Мне нужно было уйти. Я всегда раздражала дочку. Мне следовало было понять, что я рушу, ломаю ее. Каждый день, каждый час! Мучаю мнимой смертью, терзаю своим присутствием. Я ушла, и тогда все утряслось бы само собой. С отцом ей было б спокойнее. Она выросла бы в ладу с самой собой. Стала бы доброй, отзывчивой, милосердной. Милосердной… Я повторила это слово и заплакала. Что я наделала? Что? Проклятая!

Я не могла спать до утра, а утром приказала себе все забыть. Я ничего не слышала. Ничего не было. Мой ребенок не такой! Это переходный возраст. Она девочка, это не страшно. Хуже, если бы у нас был сын. У девочек все по-другому. Они биологически добрее. Им детей рожать, нянчить, любить. Дочь повзрослеет, и все пройдет. Так со всеми бывает. Со всеми. Особенно сейчас. Все! Баста!

Я вдруг вспомнила, как мы зашли с Маришкой в кулинарию. Там была бомжиха. Обычная профессиональная попрошайка. Сразу видно. Она пересчитывала копейки на грязной пергаментной ладони. Ей не хватало денег. Ее обходили брезгливо. Я тоже.

— Мам, — Маришка потянула меня за юбку. — Купи бабушке яичко. Она кушать хочет.

У нее были слезы в глазах. Я хорошо помню. Она тогда была такая маленькая, а сердце такое большое. Она хотела этого сама, никто ее не учил! Мы купили все, что хотела Маришка.

— Спасибо.

Незнакомая женщина обращалась к Маришке. Она благодарила ее. Не меня. Я хорошо это помню. Моя дочь не такая! Не такая! Большое сердце не может пропасть без следа!

* * *

— На этой неделе субботник, — сообщил Челищев.

— Что за субботник? — не поняла я.

— И субботник, и воскресник! — заржал Челищев. — Беру тебя на выходные в Семиречье. Тебе надо будет хорошо поработать.

Он похлопал ладонью между ног.

— У меня семья! — разозлилась я.

Беру на выходные! Я ему чемодан? Резиновая кукла? Тварь!

— Я тебя за красивые глаза начальником отдела сделал. Рановато для выпускницы! — в ответ обозлился Челищев. — Теперь ты директор департамента. Высоко взлетела. Кем бы ты была, если б не я? Думала?

Кем была? Тем, кто сейчас! Я стала профессионалом. Все это знают! Без тебя обошлась!

— Выполнишь план, получишь премию.

— Я же сказала! У меня семья!

— Нет у тебя семьи, — рассмеялся Челищев. — Не семья, одна фикция. И времени у тебя полно. Арбайтен, милая! Арбайтен!

Что?! Лезут в мою жизнь?! Своими грязными намеками? Своими погаными языками? Своими нечистыми руками?

— Такие подробности может знать только лакей! — разъярилась я. — Тот, что прислуживает со свечкой!

Челищев задохнулся собственной злобой, я вышла из его кабинета на автомате. В моем горле рос огромный комок. Я задыхалась от него. Я еле дошла до туалета и разрыдалась.