Изменить размер шрифта - +
Я бы проиграла, согласившись с ним.

Оказалось, что у меня нет молока. Из-за тяжелых родов. Я была уродом. Настоящим уродом. Мама была рада, просто счастлива, что все обошлось, что я жива и здорова.

— Ничего страшного, мы найдем женщину, которая будет ее кормить, — говорила она.

Меня это бесило. Как они не могут понять, что чужая женщина будет прижимать мою дочь к своей груди! Что она привыкнет к ее запаху! И станет моей дочери более родной и близкой, чем я. Это знают все. Все!

Среди женщин, лежащих в роддоме, я одна была без мужа. Тем, кто такого не испытал, этого не понять. К разным женщинам ходили разные мужья. Одни переживали и волновались, другие радовались, третьи отбывали срок. Но они ходили. Кто-то часто, кто-то редко. У меня было все благодаря моим родителям. Не было только одного. Я была брошенной женщиной с ребенком. Я была статуарным изображением стандартной женщины, задвинутой в пыльный угол музейных запасников. Мне ни за что было не попасть в музейные залы. Там экспонировались раритетные сокровища. Более того, мне повезло. Меня еще не вышвырнули из музея, как ненужный хлам. И не замуровали, как в тахтисангинском храме огня. В нем статуи экспонировались, а потом их сбрасывали в ямы и замуровывали разбитые останки в забытых храмовых коридорах. Как хлам.

Мне повезло. Зимние дожди прошли. Я еще не умерла. Или умерла.

Мне позвонил мой муж через пять дней после родов, меня уже перевели в отделение. Рядом со мной была моя дочь. Мне было много лучше.

Он позвонил мне оттуда, откуда не возвращаются. Я еле слышала его голос.

— Все в порядке? — спросил он. — Я не мог позвонить. Сын или дочка?

— Я тебя не слышу, — я отключила телефон.

Папа рассмеялся. Моей новорожденной дочери не повезло. Она родилась в густом облаке ненависти. Она была ни при чем. Но это было еще не ясно.

Моя мама лояльно относилась к моему мужу, она была со мной вопреки отцу. Но теперь он стал для нее «твоим мужем». И для меня он стал «моим мужем». Обезличенно и просто.

 

* * *

За неделю до родов мой муж заглянул в мои глаза по-газельи.

— Такой случай выпадает только раз в жизни, — сказал он. — Все едут в верховья Амударьи. Тахти-Сангин и Тахти-Кубад. Сейчас местным особо не до них. А в этой земле захоронены останки сонма древних культур. Представляешь? Целая страна, напичканная загадками и сокровищами греко-бактрийского искусства. Что скажешь?

Я молчала. Я не знала, что сказать. В мире ежегодно рождаются миллионы детей. В этом нет ничего особенного. Это настолько обычно, что и сказать было нечего. Толпы женщин рожают детей без мужчин. Это тоже обычное дело. Есть семьи, где больше одного ребенка. Это вообще чепуха. Не стоящая внимания в сравнении с землей-сокровищницей.

Я молчала, мой муж бил копытом в землю с сокровищами, смотрел по-газельи и ждал ответа. Он уже купил билеты и обо всем договорился. Заранее. Я даже не знала об этом. Любой мой ответ уже был формальностью.

— Если не хочешь, я не поеду. Я понимаю.

— Езжай, — сказала я.

— Точно?

— Да.

Он обнял меня и рассмеялся. Счастливо и облегченно. Ему повезло.

— Тебя теперь не обойти. Не подойти, не подъехать.

Раньше я бы сказала «не подходи», но сейчас шутить совсем не хотелось. Мне хотелось идти по жизни с маленькой серой стрекозой на шляпе, чьи слюдяные крылья розовеют и золотятся на солнце. А сейчас я поскользнулась и упала. Но в горах и в степи, несмотря ни на что, было тихо. В них нет даже эха. И мой спутник не оглянулся. Ушел.

Он уехал, я вышла на балкон. На его перилах сидел огромный богомол. Пегий, буро-желтый. Темный, загорелый на солнце богомол.

Быстрый переход