Изменить размер шрифта - +
В ней я излагаю некоторые свои опыты по вопросу, на который Вы пролили столько света: по теории микроскопических организмов и брожению. Льщу себя надеждой, что Вы с интересом прочтете то, что я написал об организме, который Вы первый описали в Вашей статье «О так называемом молочнокислом брожении».

Не знаю, попадались ли Вам «Летописи британской хирургии»? Если Вы когда-нибудь читали их, то, наверное, заметили появлявшиеся там время от времени сообщения о новой антисептической системе, над усовершенствованием которой я работаю уже в течение 9 лет.

Позвольте мне воспользоваться этим случаем, чтобы выразить Вам свою сердечную благодарность за то, что своими блестящими исследованиями Вы доказали мне правильность теории микроскопических организмов — возбудителей гниения и тем самым дали мне в руки единственную теорию, на основании которой можно благополучно завершить построение антисептической системы.

Если Вам когда-нибудь случится побывать в Эдинбурге, то я уверен, что для Вас будет истинным удовлетворением на примере практики нашего госпиталя лично убедиться, какое громадное благодеяние оказали человечеству Ваши работы. Следует ли мне добавить, что я получу громадное удовлетворение, если смогу сам показать Вам, чем обязана Вам хирургия?

Извините за смелость и верьте глубокому уважению искренне Вашего Джозефа Листера».

Это теплое письмо знаменитого английского хирурга, его слова о благодеянии, принесенном человечеству и хирургии, бальзамом омыли душевные раны Пастера.

Вскоре после получения письма и брошюры Листера на одном из заседаний Академии наук к Пастеру подошел высокий седой человек с благородной осанкой и умным, красивым лицом и, не говоря ни слова, низко поклонился ему. Пастер опешил. От смущения у него на глаза навернулись слезы. А суровое, выразительное лицо седого человека просияло, когда он протянул руку Пастеру:

— Моя фамилия Седилло, и я принадлежу к числу самых верных поклонников ваших…

«Седилло! — ахнул Пастер. — Тот самый хирург Седилло, который во время войны писал свои знаменитые письма о гибели раненых от гнойной инфекции и о том, как в далеком Глазго Листер борется с ней!»

Поддавшись порыву своей горячей души, Пастер почтительно обнял старого хирурга, избранного после войны почетным академиком Парижской Академии наук. В этот день академик Седилло собирался сделать доклад на тему «О влиянии работ г-на Пастера на развитие хирургии».

Седилло рассказывал о том, как открытия Пастера изменили и перевернули всю хирургию, как применение принципов Пастера к лечению ран позволило Листеру создать новую опору этой науки — антисептику, как благодаря им обоим теперь возможно выполнять те операции, которые считались смертельными еще в недавнее время. Он говорил, что со всех сторон, отовсюду, где применяется антисептика, поступают сообщения о выздоровлении после таких операций. Он предложил назвать микроскопические организмы, имеющие слишком много названий, которые создают путаницу в умах людей, микробами. Ибо наступило время, когда уже ни один уважающий себя ученый, будь то натуралист, будь то врач, не может отказать микробам в праве гражданства. Он закончил свой доклад словами:

«Мы присутствуем при зачатии и рождении новой хирургии, дочери науки и искусства, которая будет далеко не последним чудом нашего века и с которой всегда будут связаны славные имена Пастера и Листера».

И письмо Листера и доклад Седилло наполнили Пастера решимостью. И, достав в одной из больниц немного крови женщины, больной родильной горячкой, он приступил к исследованиям.

Он уже знал, что в родильных домах России, Голландии, Германии, Австрии и Дании с успехом применяется антисептика, что и там она полностью оправдала себя. Уже в самом Париже, пренебрегая академическими спорами и возражениями, врач Тарнье начал широко использовать в родильных домах карболовую кислоту, и уже одно это дало определенные плоды.

Быстрый переход