— Мы считаем, — говорил он на заседании Академии от своего имени и от имени трех других крупнейших химиков, которым он продемонстрировал открытие Пастера, — что эта работа вполне достойна занять место в сборнике работ ученых.

С этих пор началась головокружительная карьера молодого химика. Внимание научных кругов Парижа было привлечено к его работам. Седовласые академики, ученые с мировым именем с интересом и любопытством присматривались к новой восходящей звезде. Теперь уже к нему относились не как к ученику, а как к товарищу, достойному уважения и поощрения. Пастер приобрел известность сразу же, первой своей работой. И, быть может, продолжи он путь ученого-химика, он создал бы новую отрасль науки — стереохимию. Но он недолго продержался на этом пути — перешел на другой. И, вместо того чтобы создать одну новую науку, пересоздал все науки, связанные с изучением жизни, открыл и исследовал новый мир, изменил общепринятые взгляды на природу.

Внезапно его назначили профессором физики в Дижон. На этот раз никакие протесты Балара, никакие возражения Био не помогли. Осенью 1848 года молодой профессор читал уже лекции на первых двух курсах Дижонского лицея.

И в тоске по научным исследованиям, скучая без лаборатории и кристаллов, писал он Шапюи: «Подготовка к лекциям отнимает у меня много времени. Только если я тщательнейшим образом подготовлю свою лекцию, мне удается сделать ее ясной и возбудить внимание слушателей. Стоит допустить малейшую небрежность в подготовке, и я читаю плохо, недостаточно ясно выражая свою мысль». «Я физически не могу здесь ничего делать, — жалуется он в другом письме, — я уеду в Париж препаратором…»

Тем временем в Париже его не забывали: Балар продолжал просить о переводе Пастера в Эколь Нормаль, Био хлопотал о приглашении его в Сорбонну. Но… вместо этого его направили в Страсбург профессором химии.

15 января 1849 года Пастер приехал на новое место, с тревогой думая об этом незнакомом городе, таком далеком и от родного Арбуа и от ставшего родным Парижа. Первая же встреча рассеяла его тревогу: старый школьный товарищ Бертен профессорствовал здесь.

— Ты поселишься в одном доме со мной, — радостно сообщил Бертен, — это в двух шагах от университета. И вообще вдвоем нам будет куда веселее жить. Должен тебе сказать, что работать здесь можно, публика вполне приличная и благожелательная, а главное — замечательный ректор профессор Лоран. Нет, он не имеет ничего общего с Огюстом Лораном, но в своем роде это замечательная личность.

Тоскуя по родным и дому, Пастер впервые вошел к Лоранам с чувством заведомой зависти — от Бертена он уже знал, какая тут дружная семья. Обласканный умной госпожой Лоран, тепло встреченный хозяином, весело и приветливо — его прелестными дочерьми, Пастер впервые за несколько лет одинокой холостяцкой жизни почувствовал себя в тепле и уюте. Между ним и членами семьи Лоранов сразу же возник тот внутренний контакт, который так сближает людей.

И с неодолимой силой его потянуло к семейному очагу, не к чужому — к своему собственному.

В тот же вечер он написал отцу в Арбуа, что долго еще не намерен жениться — интересно, почему вдруг он заговорил о женитьбе? — и что был бы счастлив, если бы здесь, в Страсбурге, с ним поселилась одна из его сестер. Он писал, что можно иметь таких же хороших сестер, как у него, но вряд ли можно найти лучших…

С кем сравнивал он их? Уж не с сестрами ли Лоран? И как же все-таки случилось, что одна из них — Мари — вдруг показалась ему самой лучшей женщиной на свете?

Между тем это случилось. И так же внезапно, как все, что случалось в жизни с Пастером. Он увлекся с первого взгляда; со второго — понял, что это не увлечение, а любовь; через три дня знал уже, что не может без нее жить.