Результаты вступительной речи не замедлили сказаться: родители снабдили своих детей необходимой суммой, чтобы они могли посещать лабораторию и удовлетворять свое законное любопытство, а потом рассказывать о виденном «в кругу семьи». В итоге ни одна лаборатория не посещалась так аккуратно и таким количеством учащихся, как лаборатория Пастера, и ни в одном из близлежащих университетов студенты так активно не занимались практическими опытами, как в новом университете Лилля.

Студенты просто молились на своего блестящего профессора. Кроме того, что он показывал им в лаборатории и к чему приучал их самих, он еще ввел и новый метод обучения — он возил студентов в другие города и даже однажды поехал с ними в Бельгию, где дал возможность познакомиться с самыми различными фабриками и заводами, вплоть до металлургических цехов и доменных печей.

Лилльские предприниматели не жалели денег на такое благое дело. Они и сами почерпнули немало пользы от этого удивительного ученого, который так охотно откликался на все их нужды и запросы.

Когда ему поручили испытать удобрения, он, ни минуты не задумываясь, отложил в сторону свои собственные дела и погрузился в анализ разных, довольно-таки скверно пахнущих веществ, кладя их под свой единственный микроскоп взамен привычных таких чистых кристаллов.

Но особенно возрос его авторитет после того, как он помог в беде винному фабриканту Биго.

Сама судьба толкнула его на этот путь изучения брожения, которое чуть было не захватило его в то время, когда он занялся деятельностью плесневых грибков в рацемической и винной кислотах.

В бродильных чанах господина Биго Пастер увидел свекольную массу несвойственного ей серого цвета, из которой получалось совсем мало алкоголя, а по соседству в других чанах нормально бродившую жидкость. Когда он мысленно сравнил ту и другую с прозрачным и мутным раствором виноградной кислоты, в голове у него сложилось убеждение, что и тут он найдет микроорганизмы, попавшие неизвестно откуда в свекольный сок.

Он взял несколько образцов этого сока — и того, какой получался обычно, и того, который приносил, как говорил господин Биго, одни убытки и был полон серых липких комочков, — и унес их в лабораторию. Сидя перед микроскопом, разглядывая крохотные шарики в здоровом соке, еще более крохотные, удлиненные в том, который начинал портиться, и палочко-подобные, почти невидимые, в испорченном растворе, он уже думал не столько об убытках богатого винодела, сколько о таинственном процессе, разыгравшемся перед его глазами.

«В чем заключается процесс брожения? — спрашивал он самого себя. — Не связан ли он с этими существами, которые мелькают здесь передо мной? Обязательно ли их присутствие при нормальном бродильном процессе или их появление вызывает только порчу?»

Забродившая винная и виноградная кислота, нормальный и серый, полный комочков свекольный сок — какая связь между ними? И между теми микроскопическими существами, которые он находил там и тут? И организмы ли они, эти шарики, палочки, комочки, которые кажутся ему сейчас живыми?

Он уже испытывал тот привычный зуд первооткрывателя, который ощутил, когда проделал свои фантастические опыты с винными кристаллами. Он уже знал, что не отделается от этого зуда, пока не ответит на все возникшие вопросы. Он уже понимал, что займется выяснением причин брожения, которые, быть может, окажутся совсем неожиданными…

Когда он погрузился в опыты с брожением свекольного сока, когда многое уже стало ему ясным, но не все еще было проверено, — он, этот великий экспериментатор, сила которого главным образом и заключалась в абсолютной наглядности и убедительности опытов, — почувствовал иной зуд: острое желание рассказать всем о своих — еще не открытиях, нет, — о своих наблюдениях.

«Какие надежды охватили меня, — говорил он позже, — когда я угадал законы в этих темных явлениях!.