Шапюи резонно заметил:

— Но ведь это совсем не обязательно! При прохождении курса химии достаточно ознакомиться теоретически с методикой получения фосфора.

— Ах, почему ты не химик! — ответил на это Пастер. — Тогда бы ты не задавал таких вопросов и мы бы вместе с тобой дни и ночи проводили в лаборатории…

Он, конечно, добился своего и был страшно горд, когда провел весь процесс лабораторного получения фосфора и добыл, наконец, из пережженных и раздробленных им же самим костей шестьдесят граммов этого элемента. Какие только запахи не вдыхал он в эти часы, какие только манипуляции не проделывал! Он гордо написал на этикетке банки слово «Фосфор», и рука его дрожала от утомления, а буквы разъезжались вкривь и вкось. Но он заслужил похвалу Барруеля, и это была первая похвала серьезного ученого, которую он успел заработать в первые же месяцы своих занятий.

В этот день, скрывая слезы умиления, он сказал Шапюи: какое счастье быть химиком! И какое счастье, что я им стану!

Теперь уже Пастер мечтал как можно скорее окончить Эколь Нормаль и заняться самостоятельными исследованиями по химии. Часы, проведенные в библиотеке, не пропали даром: в его пытливом уме уже складывалась тема, которой он на первых порах решил посвятить свои труды: почему вещества одинакового химического состава могут резко отличаться своими физическими свойствами?

Он жаждал открывать новые истины, но для этого надо было раньше отделаться от экзаменов. Экзамены он сдавал и тут не лучше, чем в Безансоне, — мешала сосредоточенность на одном предмете, на остальные его уже не хватало. Так он сдал экзамены на доцента физических наук. Зато, когда строгая ученая комиссия прослушала его пробную лекцию, решение ее было единогласным: из этого горячего молодого человека выйдет отличный преподаватель. И его не замедлили назначить преподавателем физики в лицей города Турнон, когда через несколько месяцев он окончил Эколь Нормаль и получил право преподавания в высших учебных заведениях.

Пастер был ошеломлен — он вовсе не мечтал о такой карьере; чтение лекций интересовало его постольку, поскольку он мог бы рассказывать своим слушателям о собственных работах. Он не имел никакого желания расставаться с лабораторией, в которой по-настоящему ощутил свое призвание. Должность доцента физики ничуть не прельщала его, он предпочитал быть рядовым препаратором в любой химической лаборатории.

На этот раз ему повезло: он попал не в какую-нибудь лабораторию, а в ту, о которой не смел и мечтать, — к профессору Балару.

В этом застенчивом на вид, серьезном молодом человеке с горящими серыми глазами и очень ловкими, трудолюбивыми руками Балар первый угадал будущего ученого. Огромная работоспособность и уменье сосредоточиться — редкие качества в двадцатичетырехлетнем человеке. Балар решил не пренебрегать ими. Свое решение он огласил вслух: пошел к министру просвещения и заявил, что намерен закрепить молодого доцента за своей лабораторией. Он сказал, что считает безумием отрывать Пастера от Парижа, где тот под руководством его, Балара, с утра до ночи будет работать над диссертацией и — вот увидите, он себя еще покажет! — где из него выйдет гораздо больше толку, чем на любой, даже профессорской должности вдали от Эколь Нормаль.

— Потому что, — закончил свои доводы Балар, — именно здесь, где он проучился несколько лет и где только начал разворачиваться, он сумеет с нашей помощью развернуться до конца. А потом, когда он прочно встанет на путь ученого, можете назначать его профессором куда угодно.

Последний довод убедил министра, и просьба Балара была удовлетворена. Пастер был счастлив, что получил возможность работать под руководством такого замечательного человека, как Балар.

Прославившись в 25 лет, когда в задней комнате обыкновенной провинциальной аптеки он открыл новый химический элемент бром, получив затем должность профессора в Париже, Балар всю остальную жизнь посвятил… чужим открытиям.