|
Женщина – костлявая, остролицая – шла на шаг позади мордастого, набыченного супруга. Но именно на ней, не красивой, не юной, задерживался взгляд. Муж казался заурядным по сравнению с этой особой. Почему Шерайсу казалось, что от нее веет опасностью? Что было причиной? Сухой блеск темных глаз? Быстрое, резкое движение, когда ее окликнул муж? Не просто повернула голову – шевельнулись плечи, все тело… Коротко дернулась на голос – и снова застыла. «Щука, – подумал Шерайс. – Ой, щука…» Муж женщины, приветствовав жреца, завел с ним разговор о кобыле, которая недавно ожеребилась: – Вот, стало быть, ежели жеребенка благословить, чтоб не болел… его надобно в храм доставить? Или как?.. – Совсем это не нужно! – объяснил Шерайс. – Достаточно принести жертву вином и зерном, а я вознесу молитву. Мужчина сделал шаг в сторону, и Шерайсу, чтобы оставаться лицом к собеседнику, пришлось повернуться. Теперь он стоял спиной к жертвеннику. Почему-то меж лопаток пробежал холодок, мелькнула глупая мысль: вот сейчас женщина ударит в спину! Что за вздор… – Вином да зерном – оно понятно, – продолжал гудеть мужчина. – А только не крепче ли будет дело, ежели скотинку малую сюда представить? Шерайс снова начал растолковывать непонятливому владельцу жеребенка, что многие и впрямь приводят животных в святилище, это вообще единственный храм, куда можно привести неразумную тварь… но зачем, если боги одинаково хорошо видят жеребенка и в храме, и в хлеву?.. Договорить жрец не успел. Полутемный храм озарился разом, до самого купола. По ноздрям ударил запах – смесь горелой ткани с какой-то кислятиной. Шерайс не успел ничего сказать, не успел даже обернуться, как женщина прокричала: – Пожар! В этом крике не было ни растерянности, ни страха. Он прозвучал, как призыв к бою. И тут же за порогом взревели ответные голоса: – Пожар! – Храм горит! – Гнев богов на нас, люди! Спутник «щуки» схватил Шерайса за руку и поволок к двери. Женщина вцепилась в другую руку. Жрец в растерянности пытался упираться, но непрошеные спасители были сильнее. Краем глаза Шерайс увидел немыслимое зрелище: огненный фонтан, вставший над жертвенником. Искры парили в воздухе и пчелами впивались в сухое дерево стен. Мужчина и женщина вытолкнули Шерайса на улицу, в возбужденную галдящую толпу. И тут к жрецу вернулся голос: – Люди, несите воду! Во имя Безликих, не дайте храму сгореть! Толпа всколыхнулась. Кто-то кинулся к соседним домам, кто-то уже волок ведро от ближнего колодца, попробовали выстроить цепочку, но она распалась… все было нескладно, недружно, нестройно… а из окон уже валили клубы дыма, пробивающиеся изнутри языки пламени лизали оконные рамы. Серыми сухими листьями носились в толпе нищие. И каждый рассыпал вокруг себя горькие злые слова: – Храм, а горит хуже амбара… не заступаются боги-то… – В светлый день… в праздник… нету нам милости… – Сами виноваты, прогневали… на корабли тратимся, заморские земли вздумали искать… про свои не думаем… Попытки спасти святилище стали совсем жалкими. А пламя уже лизало край крыши. Шерайс, глядя, как гибнет то, что было сутью его жизни, сказал негромко и жалобно: – А ведь просили же мы денег у короля… Будь храм каменным – не сгорел бы… Рядом возникла смуглая рожа со сломанным носом, взметнулись черные сальные патлы: – Что ты сказал, святой человек? Окажи милость, повтори… – И во весь пронзительный голос: – Эй, заткнулись! Жрец Шерайс скажет мудрое слово!. |
