Она причинила мне больше неприятностей, чем все остальные члены вместе взятые.
На следующее утро на притолоке появилась третья записка:
Дорогая мисс Понд, так получилось, что я упомянула о своем выходе из Немецкого клуба в разговоре с фройляйн Шерин вчера вечером, и она сказала, что клуб поможет мне в работе, и посоветовала остаться в нем. Таким образом, я буду Вам весьма признательна, если Вы все-таки не представите письмо на заседании клуба, поскольку я решила последовать ее совету.
Кейт Феррис.
Присцилла со стоном швырнула записку Пэтти и, достав список членов, нашла букву «Ф» и снова вписала Кейт Феррис.
Пэтти сочувственно наблюдала за процессом поверх ее плеча. – Журнал в этом месте становится таким тонким, – сказала она со смехом, – что Кейт Феррис фактически проявляется на обратной стороне листа. Если она передумает еще несколько раз, от нее и мокрого места не останется.
– Я собираюсь спросить о ней у фройляйн Шерин, – объявила Присцилла. – Она доставила мне такую массу проблем, что мне любопытно посмотреть, как она выглядит.
Она действительно спросила фройляйн Шерин, однако фройляйн категорически отрицала, что знает что-либо об этой девушке. – У меня столько первокурсниц, – извинилась она, – я не могу их всех с их необычными именами помнить.
Присцилла расспросила о Кейт Феррис знакомых ей первокурсниц, но, несмотря на то, что все они полагали, что имя вроде знакомое, ни одна из них не могла с точностью вспомнить, как она выглядит. Ее описывали то высокой и темноволосой, то маленькой, со светлыми волосами, однако дальнейшие расспросы неизменно приводили к тому, что подразумеваемая ими девушка оказывалась совсем не тем человеком.
Присцилла постоянно со всех сторон слышала о девушке, но ей не удавалось увидеть ее даже мельком. Мисс Феррис несколько раз заглядывала по делу, но получалось так, что Присцилла всегда отсутствовала. Ее имя было помещено на доске объявлений в связи с тем, что она держала у себя просроченные книги из библиотеки. Она даже написала доклад для одного заседания Немецкого клуба (Джорджи не говорила свободно по-немецки, поэтому затратила на него целую субботу); но ввиду того, что ее неожиданно вызвали из города, она не читала его лично.
Через месяц-другой после второго пришествия Кейт Феррис, у Присциллы гостили подруги из Нью-Йорка, для которых в кабинете устраивалось чаепитие.
– Я собираюсь пригласить Кейт Феррис, – объявила она. – Я настаиваю на том, чтобы узнать, как она выглядит.
– Правильно, – сказала Пэтти. – Я и сама хотела бы это узнать.
Приглашение было отослано, и на другой день Присцилла получила ответ, официально уведомляющий о том, что приглашение принято.
– Странно, что она посылает уведомление о принятии приглашения к чаю, – заметила она по прочтении, – но я все-таки рада его получить. Я хочу быть уверенной, что, наконец, увижу ее.
В вечер чаепития, после того, как гости разошлись и мебель расставили по местам, изнуренные хозяйки в несколько помятых вечерних платьях (как следствие изрядной толкотни, когда пятьдесят человек устраивают прием в помещении, предназначенном максимум для пятнадцати) вновь угощали парочку подруг сэндвичами с листьями салата и пирожными, которые их любезные гости не смогли осилить. Обсудили компанию и наряды, беседа несколько повисла в воздухе, и Джорджи внезапно спросила:
– А Кейт Феррис приходила? Я так была занята, передавая пирожные, что не посмотрела, а ее я особенно хотела увидеть!
– Точно! – воскликнула Пэтти. – Я ее тоже не видела. Это самая аномально неприметная особа, о какой я когда-либо слышала. Прис, как она выглядела?
Присцилла нахмурила брови. |