— Послушайте, Хумпершлагель, — вмешался Бредшоу, словно его осенила внезапная мысль, — почему бы вам и миссис Хумпершлагель не пойти с нами как-нибудь в одно местечко, которое мы обнаружили здесь, в Париже? Знакомые сказали нам о нем, и с тех пор мы питаемся там. Французскую жратву я тоже терпеть не могу, но в этом местечке можно получить настоящую, полноценную, приготовленную по-домашнему американскую еду.

— Как? — вскричал Хумпершлагель. — Настоящую — без дураков?

— Да, сэр! — твердо ответил мистер Бредшоу. — Самую что ни на есть! Настоящие американский кофе, бисквиты, кукурузный хлеб, свиные отбивные, яичницу с ветчиной — яйца поджарят до той степени, как скажете! — гренки, настоящий бифштекс из вырезки, какой только окажется вам по зубам…

— И яблочный пирог? — жадно спросил Хумпершлагель.

— Да, сэр! — твердо ответил мистер Бредшоу. — Лучшего вы и не видели — поджаристый, с корочкой, всегда свежий!

— Ура-а! — торжествующе заревел Хумпершлагель. — Ведите нас в это место! Скажите, где оно находится! Когда сможем, пойдем вместе — братец, я умираю от голода, я не могу ждать!

И так повсюду. Кричаще разодетый бруклинско-бродвейский еврей в элегантной серой шляпе, ухарски сдвинутой набекрень над большим крючковатым носом, в забрызганных грязью сверкающих туфлях, с сигарой, высокомерно зажатой в уголке кривящегося рта, запустив руки в карманы щегольского пиджака и слегка покачиваясь взад-вперед, обращается резким, покровительственным голосом к небольшому кружку внимающих ему знакомых:

— Нет уж!.. Нет уж, дудки!.. Хотел я полюбоваться тем, что у них есть, но один раз взглянул, и будет! Хватит с меня!.. Я повидал все — лондонский Тауэр, Букингемский дворец, Берлин, Мюнхен, Будапешт, Рим, Неаполь, Монте-Карло — все эти места, — сказал он, снисходительно покачав головой. — Облазил весь этот город, в Пар-риже ничего такого нет, чего б я не знал. Черт возьми! — внезапно зарычал он и, выхватив изо рта сигару, огляделся по сторонам с угрожающем видом, — про этот… город ничего мне рассказывать не нужно! Я побывал в каждом… заведении, какие только здесь есть. Повидал все.

Он сделал паузу, неторопливо сунул сигару опять в уголок рта, мягко качнулся на носках блестящих туфель, с легкой улыбкой превосходства понимающе кивнул и заговорил с выразительной неторопливостью:

— Нет уж! Нет уж, дудки! Я вдоль и поперек облазил этот город — и поверьте мне, поверьте мне — мы их переплюнули во всем… Что там говорить! Что там говорить! У них нет ни единого заведения, которое у нас не было в десять раз лучше… Я всю жизнь слышал про этот город, подумал — дай-ка взгляну на него. Пар-риж! Да что в нем такого, черт побери! — зарычал вдруг он снова, выхватив сигару изо рта и так угрожающе навел на слушателей, что те попятились. — О чем вы говорите, черт возьми? — вызывающе спросил он, хотя никто не произнес ни слова. — Да я могу показать вам на маленьком старом Бродвее больше заведений, чем этот… город мечтал иметь! Что там говорить! Что там говорить! Здесь самые лучшие заведения выглядят как забегаловка Маллигена на Шестой авеню!.. Нет уж, дудки! Это не для меня! Хватит. Один раз взглянул, и будет! Я сыт по горло! Повидал, что хотел повидать, и конец! Теперь маленький старый Нью-Йорк меня вполне устраивает!

И, удовлетворенный наконец этим торжественным утверждением собственного патриотизма, он сунул большие пальцы под мышки, качнулся взад-вперед, передвинул сигару в другой уголок рта и выпустил из ноздрей большой клуб густого, ароматного дыма.