Горожане были очень вежливы, и, если мы кого-нибудь спрашивали, как нам пройти куда-либо, нам подробно объясняли дорогу. В отель мы вернулись в хорошем настроении.

В столовой зале было много народу, и только один стол — на шестерых — оставался свободным. Нам предложили занять его. Нам принесли горячий суп, и едва мы принялись за еду, как к нам подошел официант в сопровождении двух молодых людей и извинился, что побеспокоил нас, при этом Эдварду стоило больших усилий понять, чего же он хочет. Наконец, с помощью мимики и жестов мы уяснили, что молодые люди хотят поесть, но свободных мест нет — нельзя ли им подсесть к нам? Мы не стали возражать и пригласили их занять места за нашим столом.

Незнакомцы были светловолосые и высокие. Мы почувствовали, что проведем время в приятном обществе. Узнав, что мы приехали из Англии, молодые люди заметно оживились.

Они жили в пригороде Мюнхена.

— Мюнхен — очень большой город, — гордо сказал один из них, — второй по величине после Берлина. Но очень многое здесь изменилось после того, как пришел к власти фюрер.

Мы внимательно слушали. Мне хотелось порасспрашивать их кое о чем, но нам мешал языковой барьер. Они немного говорили по-английски, и Эдвард, используя свое знание немецкого, помогал нам понять, о чем идет речь.

— Нам нравятся англичане, — признались наши новые знакомые.

— А мы убедились в том, что здесь все приветливы и обходительны, — сказал Эдвард.

— Иначе и быть не может, — заверили они нас.

— Нам здесь понравилось, — позволила я себе вмешаться в разговор.

Дорабелла сидела молча. Ее удручало то, что молодые люди не уделяли ей того внимания, которого она ждала от них. Они показались ей слишком серьезными.

— Это хорошо, что вы приехали к нам, — сказал тот, которого, как выяснилось, звали Франц. Другого звали Людвиг. — И хорошо, что вы увидели, как мы живем.

Мы промолчали, ожидая, что он скажет дальше.

— После войны мы очень страдали. Нам навязали несправедливый договор. Но это прошло, мы снова станем великими.

— Вы и так великая нация, — Дорабелла обворожительно улыбнулась им.

Оба молодых человека посмотрели на нее с интересом:

— Вы это чувствуете?

— О да, — сказала Дорабелла.

— И вы вернетесь домой и расскажете всем, что Германия возродилась?

— Непременно, — ответила Дорабелла. Однако я не была уверена, что она сдержит свое слово.

— Мы гордимся тем, — сказал Людвиг, — что именно здесь, в Мюнхене, наш фюрер сделал великую попытку повести за собой немецкую нацию.

— В каком году это было? — спросил Эдвард.

— В тысяча девятьсот двадцать третьем, — ответил Франц. — В пивном погребке фюрер призвал штурмовиков к путчу.

— В пивном погребке?! — воскликнула Дорабелла. — Нельзя ли посетить тот погребок?

Казалось, молодые люди не услышали ее слов. Они сидели молча, глядя прямо перед собой.

— Путч не состоялся, — сказал Франц. — Фюрера посадили в тюрьму.

— Но он не терял времени даром, — добавил Людвиг, — и, пока сидел в тюрьме написал «Майн кампф».

— А когда умер Гинденбург, он стал канцлером, потом — диктатором… и все изменилось, — сказал Франц.

— Как интересно! — пролепетала Дорабелла. — Очень интересно! — В ее голосе слышалась насмешка.