Сталь сверкала в лучах едва пробивающегося сквозь тучи солнца. Легким клинкам эльфов требовалось куда меньше времени и сил на каждый взмах, и мое тело постепенно покрывалось небольшими порезами. Не выпей я зелье физической крепости перед боем — оказался бы уже на песке, истекающий кровью. Да и ярость, застилавшая глаза, хоть и мешала отражать удары, зато наполняла мышцы силой и крепостью.

— Видите ли вы меня, бандерлоги? — зарычал я, поднимая двуручник прямо перед собой и держа раскаленное лезвие параллельно земле. Отвечать мне никто из оставшейся пятерки не собирался. Они атаковали все вместе. Слаженно, будто всю жизнь готовились к этой схватке. Трое должны были отвлечь меня, принять и остановить удар. А остальные закончить бой. Но все пошло совсем не по их сценарию.

Нет, удар они и вправду остановили. Кладенец завяз в щите переднего эльфа, тот закричал, пытаясь отгородиться от жара. Вот только я в то же мгновение выпустил двуручник из рук и вместо того, чтобы ждать нападения, бросился вперед сам. Стервятник блеснул в вернувшей чувствительность руке, и жизнь очередного дворянина оборвалась. Он даже не успел сообразить, что его прикончило.

Ослепленные жаром Кладенца воины не заметили, как под его прикрытием я старательно удерживал правую руку у жерди, пока кожа практически не слилась с ней по цвету. Мозги противников не могли принять, что строение ринулось на них без всякого предупреждения и просто проигнорировали это. И пусть через секунду обман был распознан, но этого времени мне как раз хватило, чтобы оборвать жизнь еще одного эльфа.

Теперь их осталось трое. Обозленных, лишившихся товарищей и друзей, наконец осознавших, что это не битва. Это их казнь. Не было никаких других вариантов. Не будет помилования и прощения. Они все равно все умрут. Если не от моего меча — то от марионеток, уже прикончивших всех оставшихся на трибуне, кроме посла. Того еще держали со скрученными за спиной руками. Но это было временно. Ужас понимания отразился на лицах всех троих. Но среагировали они совершенно по-разному.

— За вечную мать! — вскричал единственный оставшийся со щитом противник, он бросился вперед в самоубийственной атаке, даже не намереваясь остаться в живых. Только бы забрать проклятого противника, жуткого зверя. Меня. Но, конечно, такой поворот событий мне был не по нраву. Подпустив врага ближе, я прыгнул на перила арены, а затем напал сверху.

Сжавшийся под щитом противник ожидал обрушения всего моего не маленького тела, а вместо этого получил Иглу в шею. Перескочив его я одним прыжком оказался возле второго, отчаянно причитающего и молящегося всем богам со слезами на глазах. Нет, братец, никаких богов, кроме Святогора не существует, и я пророк его. Он даже не сопротивлялся, а я не стал задерживаться, воткнув стилет в висок и направившись к последнему, еще стоящему на ногах.

А в следующую секунду отлетел к противоположной стене арены. Как я мог упустить это из виду?

Отчаявшись противник пошел на последний решительный шаг. Выпил черное зелье, мгновенно превращаясь в берсеркера. Чертов Вольха, сколько он мне еще будет портить жизнь? Взмахи врага стали в два раза быстрее, руки выворачивались под неестественными углами, заставляя ожидать атаки с непривычных направлений. Он буквально превратился в дьявольскую ветряную мельницу, а от Кладенца меня отделяло больше трех метров.

Попытавшись заблокировать удар Лунным Стервятником, я почувствовал, как мои суставы трещат от принятого напряжения. Я еще держался, но заклятье усиления, примененное уже третий раз за битву, совершенно опустошило меня и почти не добавляло сил. Регенерация едва справлялась с кучей мелких порезов. Мне нужен был один решительный удар. Единственный. И я знал, как его получить. Но это было крайне рискованно.

Вопрос был в том, кто я? Что я? Чем я стал после всех изменений и морфизма? Кем я был от рождения? Даже хороший меч в руках врага в два раза, превзошедшего собственный предел, мог легко перерубить воина напополам.