|
Значит, нам нужен уже работающий. У Жана есть такой спутник. Подключите его к Интернету и дайте возможность Жану общаться с ним. Дайте нам возможность работать. — Синдикат узнает о местонахождении этой базы раньше, чем мой спутник вспомнит, кто его хозяин, — неуверенно сказал француз. — Лекс, уважение тебе за «Стакс», но с Интернетом у нас будут неприятности. — Какие? Чего вы все боитесь? Что кто-то из нас отправит Синдикату наши новые координаты? Что твой спутник свяжется с федералами? Да ладно, бросьте, парни! В Румынии у нас не было Интернета, и из двадцати семи человек осталось только девять. Расскажите теперь мне что-нибудь про безопасность. — Хорошо, — после паузы сказал Эйзентрегер. — Вы будете подключены к Интернету. Но вы должны понимать следующее. Надеюсь, никто из вас уже не сомневается в том, что война началась. И мы должны сделать всё для победы в ней. Потому что если мы проиграем, то это будет наше общее поражение. Поэтому попытайтесь сами контролировать свою безопасность. Он ещё много говорил про то, что они делают одно общее дело, находятся в одной лодке, связаны одной нитью и так далее. Другими словами, но смысл был именно такой — они вместе, они партнёры, они друзья. После этой беседы Эйзентрегер позвал Лекса наружу. — Хотите расстрелять меня из-за Интернета? — пошутил Лекс. — Нет. Хочу, чтобы ты увидел одного человека. Подвёл его к вездеходу, открыл дверь. В салоне сидела Алина. В пуховике, с коротким ёжиком волос, какой обычно отрастает после недавней стрижки налысо, Лекс не сразу узнал её. Впрочем, дело было не в одежде и не в стрижке. Ей сделали пластику, причём настолько качественную, что от ужасных шрамов не осталось и следа. — Холодно. Не холодно. Холодно. Не холодно. Рядом с ней сидела мордатая тётка в каком-то полувоенном комбинезоне. Тётка смотрела строго перед собой и не шевелилась, словно статуя. — Холодно. Не холодно. Алина чуть-чуть поёжилась, и этот жест внезапно вызвал у Лекса какие-то старые воспоминания. Она похожа на ту девчонку, из-за которой они с Ником поругались. Как же её… Синка. Да, точно, Синка. С глазами разного цвета и характером ласковой стервы. Только Алина выглядит моложе. Стрижка другая. И глаза… Невольно Лекс нагнулся и посмотрел ей в глаза. — Одинаковые, — пробормотал негромко. — Что ты сказал? — спросил Эйзентрегер. — Нет, ничего. Я её не узнал сразу. — Ей делали операцию лучшие пластические хирурги. К сожалению, пока это всё, что мы смогли. — Холодно. Не холодно. Холодно. Не холодно, — бормотала она. — Это нельзя вылечить? — Можно, — сказал Эйзентрегер. — Наши специалисты полагают, что эта травма вызвана искусственно. — Что значит — искусственно? — Черепная коробка не повреждена, однако в мозгу имеются следы, которые обычно возникают после сильного удара. Очень сильного. Но тогда у неё череп должен был разлететься вдребезги, а на нём никаких следов повреждения нет. — И какие могут быть этому объяснения? — Возможно, это врожденная патология. Ты давно её знаешь? — Чуть меньше года, а что? — Я посмотрел о ней кое-какую информацию, — сказал Эйзентрегер. — Она попала в пожар, в котором погибли её родители? — Шесть лет назад. — Ужасный случай. — Там она и получила эту травму, — сказал Лекс. — Возможно, — пробормотал Эйзентрегер. — Это не врожденное, она была нормальной до того случая. Её тетя лучше знает подробности, она с ней шесть лет возилась. — Да, да… её тетя, — пробормотал Эйзентрегер. — Талантливый психоаналитик. |
