— И вы справились?

— Было нелегко, — отвечает Розанович. — Крушин требовал делать наброски при нем и все время давал указания. Его ментальность не могла понять, что я подчиняюсь ему только как милиционер, но не как художник. Тем более что у него уже было готовое представление о картине. Явно кем-то внушенное.

— Почему вы так думаете?

— Он постоянно сверялся с какими-то конспектами. Я помню только название — «Ночные вершины», или что-то в этом роде. Только не спрашивайте, что это. Я действительно не знаю.

— А можно посмотреть, что у вас в результате получилось?

— Пожалуйста, — говорит Розанович и раскрывает папку.

Несколько манипуляций со сложенным листом мелованной бумаги, и на столе оказывается плакат формата А3, называющийся «На Воздушном Океане». На нем изображено подобие полупрозрачного облака, парящего над городской улицей. Если присмотреться, становится видно, что это голова дующего в свисток милиционера: облако выдержано в холодных голубых и зеленых тонах.

— Может показаться, что я здесь выступаю уже не как маринист-баталист, — говорит Розанович. — Но если вы посмотрите внимательно, вы увидите — колорит взят у Айвазовского.

— Скажите, а зачем Крушин заказал этот плакат?

— А у нас тогда начались проблемы из-за Гетмана, ну, из-за его монгольского цикла. То есть проблемы начались не из-за Гетмана, конечно, просто Крушин не поделил с другими генералами какой-то заказ на дорожные работы. Те стали искать, к чему прицепиться. Ну и обвинили Крушина в разжигании социальной розни между монголами и евреями. Мол, посмотрите на плакат — выходит, бедные монголы ездят на лошадях, а богатые евреи летают на самолетах. Мы, конечно, политтехнолога поменяли после этого, но Крушин тогда уже никому не верил. Поэтому за новым плакатом обратился лично ко мне.

— А кто стал вашим новым политтехнологом?

Розанович морщится. Видно, что воспоминание ему не особо приятно.

— Их потом два было. Первый… Даже не помню, как звать.

— Тоже от Пушистого?

— Конечно из гопоты, мы ж люди государевы — кто нам другого даст. Молодой такой райтер, наивный, искренний, шейка тоненькая… Поначалу он нас прямо за душу взял. Как это он написал, дайте вспомню… «Патриотизм и любовь к России в русской душе живы и часто просыпаются, но сразу обваливаются в пустоту, поскольку становится ясно, что их уже не к чему приложить — это как попытка поцеловать Марию-Антуанетту после того, как силы прогресса отрубили ей голову…» Красиво, да? Такая у политтехнологов тогда мода была, «новая искренность».

— И что, разработал он вам концепцию?

Розанович криво ухмыляется.

— Разработал. Пришел в кабинет к Крушину, я там сидел как раз, и зачитал. Смысл был такой — мол, нас, русских националистов, все время пытаются направить по ложному пути — то стравливая с монголами и евреями, то завлекая в темные пучины византизма. А русский национализм на самом деле означает очень простую вещь — чтобы поезда в России ходили по расписанию, чиновники не требовали откатов, судьи не слушали телефонных звонков, сырьевые бизнесмены не вывозили деньги в Лондон, гаишники жили на зарплату, а Рублевка сидела на Чистопольской крытой…

Корреспондент тихо смеется. Розанович тоже хмыкает и продолжает:

— Ничего так, да? Нам потом уже рассказали, что он для этой новой искренности бирманские таблетки жрал, называются «yaa baa», нечто вроде амфетамина, только на органической основе. Они вроде как влияют на дыхательный центр и придают всему, что человек придумывает в этом состоянии, сильную эмоциональную заразительность.