Первым в салон автобуса впорхнул сам Белдо, за ним две его куровороны. Долбушин и Полина сели напротив. Последним втиснулся Андрей и заботливо устроил на коленях шнеппер.
– Куколок взял? – ехидно спросила у него Полина.
Андрей страшно округлил глаза, и она прикусила язык, решив не рисковать хорошим отношением.
Ехали они минут десять. Полавировали в переулках, пересекли Садовое кольцо и остановились на темной улице. Полина не предполагала, что в центре Москвы могут быть такие сырые питерские дворы с бесконечными стенами и узкими арками.
Здесь Белдо поджидала некая уклончивая личность в светлом плаще. Она что-то быстро лепетала и хватала собеседника за рукав. Вначале Полина подумала, что это девушка, потом – что парень. Потом, минуты две спустя, снова подумала, что девушка, и снова начала сомневаться.
«Один из псиосных», – мгновенно определил Долбушин.
Что-то бормоча, личность открыла висячий замок и спустилась по ступеням. Ржавая дверь – и они оказались в тесной комнатке. Пахло сырым картоном и крысами.
– Вы ничего не перепутали, Белдо? Какого эльба вы притащили меня в эту дворницкую? – брезгливо спросил Долбушин.
– Сейчас поймете, – пообещал старичок.
Псиосная личность открыла еще одну дверь и пропустила вперед Полину, следом за которой, тесня друг друга, влетели обе вороны Белдо. Они прошли в маленькую, плохо освещенную комнату, где имелись только круглый стол, ширма и кровать, заваленная разноцветными подушками разного размера. Под ногами у Долбушина громко треснул, точно выстрелил, карандаш. На полу повсюду валялась скомканная бумага. На стене висела фотография молодой, редкостно красивой женщины.
Внезапно одна из подушек – самая большая и цветастая – шевельнулась. Полина поняла, что это не подушка, а одетая в пестрый халат жирная карлица с огромной головой и шишковатым лбом. На лице у карлицы была черная лента с двумя крупными драгоценными камнями, вставленными против каждого глаза. В руке она держала толстый блокнот и карандаш. Яростно чертила что-то, отрывала листы, комкала и швыряла на пол.
– Это Круня! Известная ясновидящая, – уважительно шепнул Белдо. – Последние дни она рисует лица. Десять лиц. Заканчивает и снова начинает по кругу.
Он наклонился, поднял с пола лист бумаги и протянул Долбушину. Тот мельком взглянул, увидел горбоносого парня лет шестнадцати и, пожав плечами, вернул листок Белдо.
– Кто это еще?
– Мы не можем точно сказать. Один из десяти… – ответил старичок.
– Кого-нибудь можно узнать?
– Рисунки очень схематичны. Где-то даже утрированы. Такое чувство, что Круня их не очень… э-э… любит, – сказал Белдо уклончиво.
– Вы не ответили на вопрос, – перебил глава второго форта. – Узнать кого-нибудь можно?
– Одну девушку можно. – И старичок поднял указательный палец, точно самый удачливый в мире финансист мог забыть, сколько это – «один».
Долбушин вопросительно посмотрел на Полину.
– Она?
Старичок полузакрыл глазки, не соглашаясь, но и не опровергая.
– Покажите рисунок, Дионисий! – нетерпеливо потребовал Долбушин.
Белдо с величайшей готовностью стал разрывать покрывавший пол бумажный ковер.
– Где же? – бормотал он. – Никогда в жизни не жаловался на рассеянность, но в последнее время…
Долбушин молча протянул руку. Умный старичок мгновенно закончил свою куриную возню и вложил ему в ладонь лист, нашедшийся у него в кармане. Рисунок больше напоминал злобную карикатуру. Черты были резкими, заостренными. |