|
В этот миг Полине Андреевне почему-то вспомнилась страшная картина, виденная очень давно, еще в детстве. Ехала маленькая Полинька с родителями в гости, в соседнее именье. Мчались быстро, с ветерком, по заснеженной Москве-реке. Впереди катили сани с подарками (дело было на Святки). Вдруг раздался сухой треск, на гладкой белой поверхности проступила черная трещина, и неодолимая сила потянула туда упряжку - сначала сани с кучером, потом всхрапывающую, бьющую передними копытами лошадь... Тот самый, навсегда врезавшийся в память треск послышался Полине Андреевне и теперь. Снова увиделось, как воочию: из-под чистого, белого подступает темное, страшное, обжигающее и разливается все шире, шире. Затрепетав, она уперлась руками в грудь соблазнителя, взмолилась: - Николай Всеволодович, милый, сжальтесь... Не мучайте меня! Нельзя мне этого. Никак нельзя! И так искренне, по-детски безыскусно это было сказано, что сладчайший искуситель объятья расцепил, сделал шаг назад, шутливо поклонился. - Уважаю вашу преданность жениху и более не смею на нее покушаться. Вот теперь Полина Андреевна его поцеловала, но не в губы - в щеку. Всхлипнула: - Спасибо, спасибо... За... за милосердие. Николай Всеволодович сокрушенно вздохнул. - Да, жертва с моей стороны велика, ибо вы, сударыня, необыкновенно соблазнительны, особенно с этим вашим синяком. - Он улыбнулся, заметив, что дама поспешно повернула голову вбок и скосила на него глаза. - Однако в благодарность за мою героическую сдержанность по крайней мере скажите, кто сей счастливец. Кому вы храните столь непреклонную верность, невзирая на уединенность места, чувство искренней благодарности, о котором вы поминали, и, прошу прощения, вашу опытность - ведь вы не барышня? Несмотря на легкость тона, чувствовалось, что самолюбие прекрасного блондина задето. Поэтому - и еще потому, что в этакую минуту не хотелось лгать - Полина Андреевна призналась: - Мой жених - Он. А когда Николай Всеволодович недоуменно приподнял брови, пояснила: - Иисус. Вы видели меня в мирском платье, но я монахиня, Его невеста. Она ждала чего угодно, но только не того, что последовало. Лицо красавца, до сего момента спокойное и насмешливое, вдруг исказилось: глаза вспыхнули, ресницы затрепетали, на скулах проступили розовые пятна. - Монахиня?! - вскричал он. - Христова невеста? Алый язык возбужденно облизнул верхнюю губу. Издав диковинный, зловещий смешок, преобразившийся Николай Всеволодович придвинулся вплотную. - Кому угодно уступил бы, пускай. Но только не Ему! Ну-ка, поглядим! Я-то сумел бы защитить свою невесту, а вот сумеет ли Он? И уже безо всякой нежности, с одной только грубой страстью накинулся на опешившую даму. Разорвал на груди рубашку, стал покрывать лобзаньями шею, плечи, грудь. Предательница-бурка немедленно сползла на пол. - Что вы делаете? - в ужасе закричала госпожа Лисицына, запрокидывая голову. - Ведь это злодейство! - Обожаю злодейства! - проурчал святотатец, гладя ее по спине и бокам. - Это мое ремесло! - Он снова хохотнул. - Позвольте представиться: Ново-Араратский Сатана! Я прислан сюда взболтать этот тихий омут, повыпускать из него чертей, которые водятся здесь в изобилии! Собственная шутка Николаю Всеволодовичу очень понравилась. Он зашелся в приступе судорожного, маниакального смеха, а Полина Андреевна вздрогнула, осененная новой догадкой. |
