|
- Я очень тщательно слежу за его чтением, я знаю, какая роль может его увлечь, и потому уже год единственная книга, которую ему дозволялось читать, - роман того же господина Достоевского "Идиот". Из всех персонажей романа под амплуа Терпсихорова подходит только князь Мышкин. И Лаэрту роль пришлась по вкусу. Он превратился в тишайшего, совестливейшего Льва Николаевича Мышкина, лучшего из обитателей Земли. Всё шло прекрасно до тех пор, пока какой-то безобразник не подсунул ему "Бесов", а я просмотрел. Ну, конечно, Ставрогин много авантажней князя Мышкина, вот Терпсихоров и сменил репертуар. Байронизм, богоборчество, поэтизация Зла в драматическом смысле куда привлекательней вялого христианского всепонимания и всепрощения. Когда я спохватился, поздно было - Лаэрт уже переродился, пришлось приспосабливаться. На время кризиса отселил его подальше от остальных пациентов, стал подбирать какое-нибудь чтение поярче "Бесов". Надо сказать, это весьма непростая задача. Но я не предполагал, что Ставрогин может быть настолько опасен, и недооценил творческую фантазию Лаэрта. И все же Ставрогин, избивающий женщин, - это что-то слишком уж смелая трактовка образа. Все-таки аристократ. - Он меня не бил, - тихо сказала госпожа Лисицынa, догадавшаяся, откуда у бедного сумасшедшего появился нехороший роман. Это же отец Митрофаний дал Алеше в дорогу - из педагогических целей, а вышло вон что! Чувствуя себя до некоторой степени соучастницей (к чтению романов владыку приохотила именно она), Полина Андреевна попросила: - Не выгоняйте Николая Всеволодовича, он не виноват. Я не стану жаловаться. - Правда? - просиял Коровин и погрозил пальцем невидимому Терпсихорову. - Ну, ты у меня теперь будешь Сахарную Голову из "Синей птицы" разучивать! - Однако тут же снова повесил голову. - Приходится признать, что целитель душ из меня неважный. Слишком немногим мне удается помочь. Случай Терпсихорова тяжел, но не безнадежен, а вот как спасать Ленточкина - ума не приложу. Лисицына вздрогнула, поняв, что исчезновение Алеши еще не обнаружено, - и промолчала. Одноколка уже катила по сосновой роще, меж разноцветных и разностильных домиков клиники. Из-за поворота показался докторский особняк, у подъезда которого стояла запряженная четверкой приземистая карета - черная, с золотым крестом на дверце. - Высокопреподобный пожаловал, - удивился Донат Саввич. - С чего бы? Обычно к себе приглашает, загодя. Видно, случилось что-нибудь особенное. Я вас, Полина Андреевна, в свою приватную половину проведу, скажу, чтобы вами занялись. А сам, уж простите покорно, в кабинет, к островному властителю. Однако по-коровински не вышло. Архимандрит, должно быть, увидел подъехавшую коляску в окно и вышел встречать в прихожую. Да не вышел - вылетел: весь черный, разъяренный, угрожающе стучащий посохом. На растерзанную особу женского пола взглянул мельком, брезгливо скривился и отвел глаза - будто боялся осквернить взгляд лицезрением этакого непотребства. Узнал щедрую богомолицу или нет, было непонятно. Если и узнал, нестрашно, успокоила себя госпожа Лисицына - решит, что взбалмошной барыньке опять крокодил приснился. - Здравствуйте, отче. - Коровин наклонил голову, глядя на гневного настоятеля с веселым недоумением. - Чему обязан нежданной честью? - Договор нарушаете? - грохнул своим жезлом об пол Виталий. - А договор, сударь, он дороже денег! Вы мне что обещали? Что не станет она братию трогать! И что же? - Да, и что же? - спросил ничуть не устрашенный доктор. - Что такого ужасного стряслось? - "Василиск" утром не вышел! Капитана нет! В келье нет, на пристани нет, нигде нет! Пассажиры шумят, в трюме груз неотложный - монастырская сметана, а вести пароход некому! - Высокопреподобный схватился за наперсный крест - видно, чтобы напомнить себе о христианской незлобивости. |
