|
- Как Лагранжа, как Феогноста, как Илария? Алеша прижал руку к груди, словно оправдываясь. - Я зря никого не убиваю, только по необходимости. Лагранж сам виноват, что у него башка была такая крепкая - оглушить не получилось, пришлось стрелять. Феогност мне мешал в скит перебраться, мое место занимал. А Илария братия и так уже, как мертвого, отпела... Сверкнули белые зубы - и стало ясно, что изобретательный юноша вовсе не оправдывается, а шутит. Впрочем, улыбка тут же исчезла. И голос стал серьезным, недоумевающим: - Я одного в толк не возьму. На что вы рассчитывали, когда сюда вошли? Ведь знали уже, что увидите тут не хилого Лямпе, а меня! На рыцарство по отношению к даме, что ли, надеялись? Зря. Я ведь, сестрица, при всем желании оставить вас в живых не смогу. Мне хотя бы сутки нужны - чтоб ноги с архипелага унести. Он сокрушенно вздохнул, но сразу вслед за тем подмигнул и осклабился - оказалось, опять дурачился. - А по всей правде сказать, если б даже и не это соображение, я бы вас все равно кончил. Мне и не жалко вас совсем, мышь пронырливая. Да и на что мне в моей будущей научной славе этакая свидетельница? Алексей Степанович высоко поднял руку с напильником, и тот рассыпал разноцветные брызги - точь-в-точь волшебная палочка из сказки. - Вы только взгляните, мамзель Пелагия. Это ж прекрасная грёза - от такой красоты смерть принять. Сама Клеопатра обзавидовалась бы. А до чего остер - запросто вашу рыжую голову от уха до уха проткнет. Подложу вас в штабель, под какого-нибудь сушеного праведника, - мечтательно прищурился Алеша. - Схимники не сразу заметят. Только когда протухать начнете. Вы же не праведница, вам-то нетленность не гарантирована? - Он расхохотался. - И вам отрадно. Хоть после смерти под мужчиной полежите. Полина Андреевна попятилась, прикрыв грудь саквояжем, как щитом. Пальцы в панике зашарили по замочку. - Уходите, Алексей Степанович. Не берите еще одного греха на душу, и так уж сколько назлодействовали. Я вам именем Христовым поклянусь, что до завтра, до трех часов пополудни, ничего предпринимать не стану. Вы успеете утренним пакетботом покинуть остров. Щелкнула никелированными шариками, сунула руку в саквояж. Там, завернутый в панталоны, лежал Лагранжев револьвер. Стрелять, конечно, она не будет, но для острастки сгодится. Тогда и поймет Алеша, на что она рассчитывала, входя одна в опасную пещеру. Алексей Степанович сделал несколько быстрых шагов вперед, и Полина Андреевна вдруг поняла: не размотать ей тонкий шелк, не успеть. Надо было раньше оружие доставать, когда по галерее шла. Уперлась спиной в бугристую стену. Дальше отступать было некуда. Лжесхимник не торопился. Встал перед съежившейся женщиной, словно бы примериваясь, куда ударить - в ухо, как грозился, в шею или в живот. Масло в фонаре почти догорело и свету давало самую малость. За спиной Алеши чернела сплошная тьма. - Что набычилась? - усмехнулся Алексей Степанович. - Хотела бы боднуть, да Бог рог не дал? А коли так, нечего было на корриду лезть, корова ты безрогая. - И пропел из модной оперы, занеся напильник на манер тореадорской шпаги. - "To-re-ador, prends garde a tois!" И захлебнулся мелодией, рухнул как подкошенный под ударом суковатого посоха, обрушившегося на его кудрявую голову. Там, где только что стоял Алеша, чуть подальше, чернела высокая тень в остроконечном колпаке. Полина Андреевна хотела вскрикнуть, да только воздух ртом втянула. - Устав из-за тебя нарушил, - раздался ворчливый голос старца Израиля. |
