– Вы думаете? – расцвел Сиромаха.

    – Уверен!

    Когда лейтенант ушел, Величко снова отправился за спиртом к коллеге Фельдману.

    * * *

    Наскоро проглядев статью, доктор поднялся и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь. На скользком кафеле он оступился, едва не упав.

    – Осторожней, Александр Павлович! – сунулся из каптерки бдительный мент Егорыч. – Нюрка пол вымыла с порошком. Тут расшибиться – раз плюнуть! Сколько я ей говорил, чистюле…

    Зоркое око Егорыча приметило свежий «Курьер» в руке Величко.

    – Читали уже? Про нашего орла?

    – Краем глаза…

    – Ну, журналюги нарулили малость, а так – правильно все. Собакам – собачья смерть! Эти ублюдки не просто же девок насильничали, гады: убивали и ели! Вот скажите, доктор, – разве это люди?

    – Нет, Клим Егорович, не люди. И не звери. Хуже.

    – Верно! Тем доберманам, что их в куски порвали, надо премию выдать. Есть все-таки Бог на свете! Хоть я и неверующий…

    Егорыч от возбуждения по-детски шмыгнул носом.

    – Доберманам – премию, а Сиромахе – медаль! Орден! В одиночку, раненый, вел преследование… двоих отморозков в питомник загнал… Читали? Там, в газете, черным по белому написано: представлен, мол, к внеочередному званию. За проявленные мужество и героизм. Капитана дадут. А орден зажилят, начальнички. Я в органах тридцать лет отслужил, знаю, что говорю. Вы к нему небось? От меня привет передайте. А я тут покараулю. Если привезут кого – кликну. Не беспокойтесь…

    Стараясь снова не поскользнуться на полу, сверкающем стерильной чистотой, доктор направился к лестнице. Поднялся на второй этаж. Седьмая палата. Одиночная.

    – Добрый день. Как наше самочувствие?

    – Спасибо, доктор. Намного лучше.

    – Ну и славно. На вас, молодой человек, извините, все как на собаке зарастает.

    Оба – и больной, и врач – хором рассмеялись, словно Величко бог весть как удачно пошутил.

    Это случилось во время ночного дежурства. Залатав очередного бузотера, которого любимая жена приласкала утюгом, Александр Павлович вышел на крыльцо перекурить. В тусклом электрическом свете ему почудилось шевеление у ступенек. Когда он с трудом поднял на руки серого зверя – окровавленного, изломанного, едва живого, – тот еле слышно заскулил. Этот скулеж Величко узнал бы из тысячи. «Да в нем ни одной кости целой нет!» – с ужасом подумал хирург. Рядом валялись обрывки милицейской формы, разряженный пистолет и нелепая, смешная бляха ГАИ.

    – Куда вы его?! Это в ветеринарную… – заикнулась было дежурная медсестра Людочка, но Александр Павлович хищно оскалился на нее, и медсестра осеклась.

    – Готовьте стол! Наркоз. Инструменты. Быстро!

    Превращение он пропустил. Отошел к умывальнику, вернулся, а на столе уже лежал Сиромаха. Губы лейтенанта, запекшиеся, растресканные губы кривила судорога.

    – Там Дашка… в машине… Я увидел!.. В одной школе… учились…

    – Помолчите! Вам нельзя разговаривать!

    Но лейтенант его не слышал.