— Это очень важно, пан бургомистр, — просопел Сломка. — Очень важно.

Свенцкий опять кому-то поклонился.

— Не спорю. Тогда с сегодняшнего дня, вот с этой минуты, если угодно, называйте меня…

— Как, пан бургомистр? — чуть слышно прошептал Сломка.

— Увы, министром, дорогой пан Сломка.

Сломка был до того ошарашен, что даже споткнулся.

— Осторожней, — предостерег его Свенцкий.

Сломка просиял от счастья, и теперь казалось, будто он весь состоит из нескольких блестящих шаров. Голова, глаза, рот, туловище, маленькие ручки — все было правильной округлой формы.

— Как я рад, пан бургомистр… простите, пан министр! Это знаменательный день для меня.

В банкетном зале, ярко освещенном хрустальными люстрами, кроме двух лакеев во фраках, которые при виде вошедших поспешили удалиться, еще никого не было.

Свенцкий обвел глазами зал.

— Мы, кажется, первые. Тем лучше. Кстати, пан Сломка, мой секретарь здесь не появлялся?

Но внимание Сломки поглотил роскошно накрытый стол. На фоне зеркал в позолоченных рамах и немного выцветших, но все еще красных обоев выделялся белоснежный стол с букетами алых роз, ломившийся под тяжестью яств и посуды. Зрелище было поистине великолепное. Свенцкому пришлось повторить вопрос.

— Пан Древновский? — очнувшись, переспросил Сломка. — Нет, пан министр, не появлялся.

Свенцкий самодовольно улыбнулся и тихо сказал своим спутникам:

— Слышали? Уже «пан министр». От здешних сплетников ничего не утаишь.

— А тебе очень важно сохранить это в тайне? — Вейхерт рассмеялся.

— В данном случае нет. Но мой слух еще не привык к этому.

— Не беспокойся, — Вейхерт похлопал его по плечу, — скоро привыкнет.

— Я тоже так думаю. — Довольный шуткой, он снова обратился к Сломке: — Благодарю, пан Сломка. Вы отлично все устроили. Стол выглядит совсем по-довоенному.

Сломка просиял от удовольствия и поклонился. Он всегда молча выслушивал похвалы своему кулинарному искусству, принимая их как должное. Вдруг он засуетился.

— Одну минуточку, пан министр…— пробормотал он и вперевалку засеменил в глубину зала, где стояли лакеи.

— Какие вина заказаны? — спросил он ближайшего.

— Рейнское, пан шеф. У нас его очень много.

Сломка поморщился и замахал маленькими ручками.

— Переменить, немедленно переменить и подать самое дорогое — французское. Белое и красное. Только французское.

«Пусть платят», — не без злорадства подумал он.

— Уже десятый час, — сказал Свенцкий, угощая Вейхерта и Калицкого сигаретами. — Боюсь, наши гости опоздают. Эта дурацкая гроза испортила нам все дело.

— Щука живет в «Монополе», — отозвался стоявший рядом Калицкий.

— Ну и что? — пожал плечами Свенцкий. — С одним товарищем Щукой за стол ведь не сядешь. Не знаю, как вы, а я порядком проголодался.

— Я тоже, — подтвердил Вейхерт.

— Не понимаю, куда девался Древновский? Я специально просил его прийти пораньше. Интересно, какого ты о нем мнения?

— О Древновском?

— Ага!

— Что ж, он, кажется, ловкий малый.

— Да? Я думаю, стоит взять его с собой в Варшаву.

— Вот и он, легок на помине…

Древновский, ослепленный ярким светом, стоял в дверях и с глуповатым видом потирал руки, точно не зная, куда их девать. Внезапно он почувствовал себя совершенно пьяным.