Всех участников конференции проверили на возможность заражения и здоровых сразу отпустили. Самое страшное, что таковых оказалось немного. Все полиморфы и лишь десяток магов. Пока я в госпитале ожидала своей участи и кончины Савелия, чтобы хоть чуть-чуть отвлечься, смотрела телевизор. В стране начинались тяжелые времена.
Установилась открытая конфронтация магов с полиморфами в парламенте. Маги прямо обвиняли полиморфов в сговоре с хавшиками и начале тотального уничтожения своих извечных конкурентов – магов. Начались массовые столкновения с полицией и стянутыми в Москану внутренними войсками, потому что большая часть этого контингента – полиморфы.
После первых проявлений вируса на улицах столицы началась паника среди населения. Напряжение росло как на дрожжах, грозя вылиться в нечто жуткое. Те же самые события происходили во всех двадцати государствах ЕвроАзеса. Соседние с Арабексом страны наглухо закрыли границы, но вирус границ не признает. Скорость распространения эпидемии оказалась невероятной. К сегодняшнему дню аэропорты были переполнены: все пытались вернуться домой или просто убраться из столицы подальше в надежде, что беда минует их.
Машина катила по пустынным улицам. Люди либо отсиживались дома, либо шли с палками и бутылками с горючей смесью, готовясь к новым стычкам, выплескивая таким образом свой гнев и страх перед будущим и беззащитностью перед невидимым врагом.
Водитель – в этот раз это молодой парнишка-маг – напряженно следил за дорогой и старался ехать только по хорошо освещенным улицам. Несколько раз я с ужасом замечала людей, которые с лихорадочно горящими пустыми глазами, шатаясь, брели по улицам, падали на землю или лавки. Столько зараженных, которым никто и ничто уже не поможет…
Живые вопили о бездействии властей, о тупости ученых, которые не могут справиться с вирусом, но уже все были в курсе, спасти ситуацию может только вакцина, а для ее разработки должен быть хоть один выживший.
Мы обогнали машину черного цвета с белыми крестами по бокам – труповозку, которая собирала зараженных и трупы на улицах города. Но кладбища пустовали, потому что в соответствии с указом президента всех умерших должны были сжигать, чтобы предотвратить дальнейшее распространение эпидемии.
На территорию аэропорта мы смогли пройти только потому, что мой водитель на заградительных постах демонстрировал пропуск сотрудника АНБ. Сотни мрачных жестких лиц военных провожали нас взглядами, заставляя остальных поворачивать назад, потому что рейсов нет или все места на самолетах заняты. Мне все страшнее делалось от мысли, что будет дальше. Билеты у меня имелись, причем, как это ни жутко, – на двоих, ведь со мной сейчас должен был лететь Сава. Но в такое время наличие билета отнюдь не гарантирует попадание на борт самолета. А что мне делать в Москане на грани гражданской войны, я даже не представляла.
Аэропорт… Как много, оказывается, означает это слово: надежду вернуться домой, облегчение от того, что смог сюда добраться. Даже свет многочисленных огней, заливающих парковку, и вход в него дарит странную уверенность, что все теперь будет хорошо.
– Мест нет! – резкий голос уставшей замученной женщины-мага добил меня окончательно.
Сотни людей, толпившихся в здании аэропорта, мешали думать, сосредоточиться на решении проблемы, как улететь домой. Не давали найти правильные слова и вообще силы потребовать, чтобы меня посадили на борт самолета, ведь у меня на руках целых два билета вместо одного. Меня толкали, отодвигали все дальше от стойки регистрации, отчего я все больше погружалась в панику и полную безнадегу.
Я даже не поняла, как оказалась возле одной из информационных колонн с зажатыми в руках, бесполезными теперь билетами и бездумно смотрела на всю эту суету. В мозгу билась в истерике мысль: «Что делать?»
– Здравствуйте, Кира Юрьевна! Я рад, что с вами не случилось ничего плохого. |