И так страшен был этот громовой голос, что многие из ватаги крестились, а некоторые даже на колени упали. Особенно поражены были женщины — из тех что дошли, а их было немного. Но и сам атаман перекрестился топором, чем разгневал иеромонаха еще сильнее.

— Да ты не серчай, отец, — пробормотал атаман смущенно. — Ты только поесть нам дай и скажи, где теперь помещик. Не знаешь часом, куда он убежал?

— А зачем тебе знать, куда он убежал?

— А у меня с ним свои счеты, — сказал атаман, машинально проверяя остроту топора. Этот жест не укрылся от отца Серафима, и гнев вспыхнул в нем с новой силой.

— Убить его хочешь! — воскликнул он. — А заповеди Божьи тебе не указ? Ну так убей сначала меня! Все равно живой я тебе его не отдам!

Монахи уже выбежали из скита и встали цепью по бокам от настоятеля, готовые отразить нападение, чего бы это ни стоило. Их было меньше, чем ватажников — но не намного. У Стихотворца вообще было мало крепостных‑мужчин, а женщины вернулись от фазенды Балуева не все. Некоторые просто не захотели, другие не дошли, и в ватаге насчитывалось от силы две дюжины людей.

Атаман шагнул вперед и мышцы его напряглись.

— Он здесь? — отрывисто спросил атаман, но иеромонах вместо ответа закричал, подняв икону на головой:

— Изыди сатана, изыди сатана! Брось топор и уходи. Иначе прокляну. Прокляну, и не будет тебе помощи от Бога ни в беде, ни в радости. Сатана овладел тобою, так помолись Господу, и нечистый отпустит тебя.

Кто‑то из спутников тронул атамана за плечо.

— Пойдем. Нехорошо получается.

Атаман угрюмо повернулся, но топор не бросил и медленно, враскачку, двинулся по тропинке назад, к сгоревшей усадьбе.

Он шел, ссутулив плечи, и остальные потянулись за ним. Но иеромонах окликнул их на полпути, и по его знаку двое монахов вынесли из хозяйственной постройки мешок картошки и несколько караваев хлеба.

— Кто усадьбу спалил? — спросил атаман, вернувшись за мешком.

— А разве не ты? — сказал отец Серафим.

— Нет, не я. Мы только что пришли.

— Значит, кто‑то другой вроде тебя. Все вы одинаковы…

И, не договорив, развернулся и ушел в скит.

— А что же, прощать этим гадам? — крикнул атаман ему в спину, но ответа так и не дождался.

80

Владимиру Востокову ужасно повезло, что он оказался в первых рядах восставших — иначе висеть бы ему на каком‑нибудь дереве, как ярому пособнику рабовладельцев.

Хотя на самом деле он был не пособником, а сторонним наблюдателем — но это вряд ли могло служить ему оправданием в глазах восставших.

Однако мудрый Востоков повернул дело так, как будто это именно он собственноручно собрал всех освободителей в поместье Стихотворца и тем обвел своего любезного друга Александра Сергеевича вокруг пальца.

Отчасти это было правдой, ибо Востоков действительно принимал активное участие в подготовке освобождения Гарина, которая, собственно, и послужила толчком к восстанию.

Но то, что Востоков оказался среди лидеров мятежа, было несколько неожиданно, особенно если учесть его любовь к роли стороннего наблюдателя.

Тем не менее когда беглые рабовладельцы, работорговцы, вертухаи, киднепперы и просто бандиты, отступив к горам, попытались дать восставшим бой, войско восставших невольников возглавил именно Востоков.

Жанна Девственница в это время была слишком занята. Она пыталась утихомирить озверевших мятежников и прекратить разгром, пока еще хоть что‑то в Шамбале уцелело.