Она последовала за ним к туалету, помогла пересесть на унитаз, после чего развернула коляску, чтобы ему не пришлось возвращаться в комнату задним ходом, и отправилась в ванную.

— Пока ты здесь, я развешу белье и перестелю тебе постель, — сообщила она.

Она знала, что у нее в запасе минут пятнадцать, если не больше: последствием его ранения в желудок стали мучительные непрекращающиеся запоры, от которых зачастую не могло спасти даже импортное слабительное, которое она покупала в ближайшей аптеке.

Она стала доставать из стиральной машины простыни, наволочки и пододеяльники и относить их на балкон. Стоял солнечный день конца сентября. Внизу, под балконом дети с шумом гоняли мяч, несколько рабочих отбойными молотками вскрывали асфальт, частый металлический стук инструментов напоминал пулеметные очереди.

Она постояла несколько минут, опершись на перила и вдыхая еще теплый воздух, потом стала расправлять на веревке простыни, прихватывая их на всякий случай пластмассовыми прищепками, хотя ветра не было. Ей показалось, что из квартиры донесся звук спускаемой в туалете воды.

— Саша, ты — всё? — удивленно крикнула она, но ответа не последовало.

«Нет, конечно, он не мог завершить свои дела так быстро, — подумала она. — Я еще запросто успею перестелить ему постель».

Она достала из шкафа комплект чистого белья и бросила его в кресло. Потом, переложив на столик подушку и одеяло, стала вытягивать из-под матраца простыню, отметив несколько серых пятен на ткани — следы той ночи.

На пол с глухим шлепком упал какой-то предмет.

Это была тугая, перехваченная банковской ленточкой пачка долларов.

Она наклонилась, подняла ее, недоуменно повертела в руках. Здесь их наверняка сто штук. То есть десять тысяч долларов. Гм… До сих пор она удивлялась, почему Лемешонок не предпринимает каких-то действий, чтобы оформить пенсию по инвалидности, почему не звонит в собес. Теперь, кажется, она поняла, почему.

Она вспомнила, как он в первый день дал ей три тысячи двести долларов. Она мимоходом задала себе вопрос, откуда у него такие деньги, что он, не моргнув глазом, может запросто расстаться с тремя тысячами, но в то время ей было не до того, чтобы решать посторонние головоломки. И вот еще одна пачка. Сколько у него таких еще?

Она подняла угол матраца и увидела другие купюры, тоже «окольцованные» сплющенной банковской ленточкой. Правда, их было меньше. Света взяла банкноты и стала листать их, как страницы книги. Тридцать восемь. Еще три тысячи восемьсот… Итого тринадцать тысяч восемьсот. Лет семь-восемь безбедной жизни. Или пять — но с турпоездкой на Канары, Кипр или еще куда. Она никогда в жизни не видела столько денег. И не исключено, что у него есть еще — не может же он спрятать все свои сбережения под матрацем.

Почему она не заметила этих денег, когда перестилала постель в прошлый раз? Черт его знает, может, тогда они лежали в другом месте, и он переложил их недавно, возможно, планируя сделать какую-то значительную покупку. Что-то он говорил на днях о ноутбуке, но она не придала значения.

Она уложила деньги на место.

Стоя спиной к двери, она не видела, что Саша, который должен был сражаться сейчас в туалете со своим запором, внимательно наблюдал за ней.

Саша

Не знаю, почему на этот раз у меня в туалете все получилось так быстро.

Я спустил воду и уже хотел позвать Свету. Потом, вспомнив нашу недавнюю ночь любви, решил попробовать пересесть на коляску сам.

— Надо, надо возвращаться к активной жизни, — пробормотал я, поддергивая пижамные брюки. — Половой и вообще…

Я наклонил корпус вперед и ухватился правой рукой за дальний подлокотник. Левой оперся о сиденье унитаза и приподнялся.