Я внимательно посмотрел на нее. Теперь, пожалуй, будет мучиться и страдать, поскольку подвела хороших людей. И ни за что от этой квартиры не откажется.

– Слушай, – сказал я. – Нам придется соблюдать конспирацию еще какое то время. Пока я не разберусь с этими… Скажи, ты случайно не звонила отсюда на свою работу или, быть может, с работы звонили тебе?

– Нет, – твердо сказала она, помотав головой. – У нас не принято беспокоить тех, кто находится дома. Также не принято беспокоить звонками из дома тех, кто на работе.

– Хороший принцип, – согласился я. – Здорово придумано. Нам бы в прокуратуру такое правило. Ни за что бы не ушел оттуда… И сколько, если не секрет, тебе платят в таком приличном месте?

– Мало, – вздохнула она, – полторы тысячи долларов. – А увидев мое изумление, поспешила утешить: – Но сегодня мой шеф обещал мне надбавку.

– Пообещал во время презентации?

Она усмехнулась.

– Гордеев! – погрозила пальчиком. – Опять начинаешь? Просто шеф только что подписал новый контракт с Ниной, своей любовницей, повысил ей до двух с половиной тысяч, хотя она английский совсем не знает, а мы только тем и заняты, что учим ее работать на компьютере… Что ты смотришь? Ну прямо как мой папочка. Хотя он еще о моих заработках не знает. Ничего, это скоро у тебя пройдет. Просто в тебе проснулся совковый интерес к чужому карману, хотя для тебя мой карман с некоторых пор совсем не чужой. Плюс у тебя классовая ненависть, помноженная на любовь к моим прелестям… Я права? – спросила она, увлекая меня на софу с множеством вышитых подушечек.

– Просто моему карману вдруг стало неудобно перед твоим, – вздохнул я. – Выходит, тебе придется меня содержать. Хотя бы некоторое время. Но нет худа без добра. Сделаем вот что. Я перееду на ту квартиру, что нашла ты, где телефон наверняка будет прослушиваться, а ты отправишься на Павелецкий. Там триста баксов и там триста. Итого шестьсот. Зарабатываешь ты много, непонятно, правда, за что, так что пусть твои денежки поработают на создание правового государства.

– Ты это серьезно? – спросила она.

– Предложи что нибудь другое.

– Ну да, я твое слабое звено, – сказала она с обидой. – Ахиллесова пята, можно сказать.

– Вот вот, – кивнул я. – Но, может быть, закончим нашу пикировку? И займемся укладкой чемоданов?

– Мы будем жить отдельно? – спросила она, по детски округлив глаза.

Я не ответил. Мне было некогда – собирал свои вещи, стараясь ничего не забыть. Конечно, я вполне мог переехать обратно к родителям в Останкино, но я был уверен, что эти козлы и там меня будут прослушивать. Сейчас я был заинтересован в том, чтобы мой телефон прослушивали, но, разумеется, не домашний. Только так, с помощью Турецкого и новой аппаратуры, я надеялся выйти на их след. Надо разобраться, почему это я стал кому то нужен или мешать, как только сменил профессию.

Итак, чем я могу помочь подзащитному? На что они рассчитывают? Буду способствовать развалу дела. Например, подскажу Бахметьеву, с кем из свидетелей стоит поработать. Хотя от Петра Савельева, который занимался расследованием, я как то слышал, что свидетели уже отказываются от собственных показаний. И очень жалеют, что вообще их дали… Боятся, конечно, но пусть их осуждает тот, кто сможет обеспечить их безопасность.

И вообще есть некие тайны следствия, которые им наверняка хотелось бы узнать. Если им помочь, то тем самым, кстати говоря, можно заработать себе репутацию хорошего защитника. Не говоря уже о хороших деньгах. А будут бабки, найдутся и бабы, как сказал когда то один мой подследственный… Видимо, на это они рассчитывают.

Я с опаской покосился на расстроенную Катю, словно она могла прочитать мои мысли.